Москвой неудобно пользоваться

Главный архитектор столицы — о зонах комфорта, лужковском наследии, необходимости учиться и влиянии москвичей на застройку города.

Потому ли, что пришел новый мэр, или потому, что почувствовавший свою силу новый класс хочет иной среды обитания, но что-то окончательно изменившееся в атмосфере не позволяет больше относиться к родному городу, как к чужому. Москвичи стали всерьез интересоваться развитием Москвы. В этом смысле назначение на пост главного архитектора столицы амбициозного и прозападно мыслящего 35-летнего Сергея Кузнецова было оправданным ходом со стороны новой московской власти. Потому что предстоит ему заниматься не столько фасадами (хотя и ими тоже), сколько организацией городских пространств и людьми, их населяющими. О своем, порой спорном, видении этого процесса Сергей КУЗНЕЦОВ рассказывает корреспонденту «Новой газеты».


— Сегодняшняя Москва — клубок урбанистических проблем. Какую из них вы считаете наиболее острой?

 — Вынужденное перемещение большого количества людей. Даже если бы транспорт работал блестяще, люди, которые изо дня в день ездят с окраины в центр и обратно, — проблема сама по себе. В отличие от Европы, в Москве нет ни традиции, ни экономических предпосылок жить, работать и развлекаться в одном и том же месте.
 

Понятно, что нам необходимо строить дороги, метрополитен, чтобы люди, которые не могут отказаться от подобных поездок — а они все равно останутся, — делали это в комфорте и тратили меньше времени на дорогу. Но главное решение проблемы я вижу в демотивации людей к перемещениям. То есть надо сделать так, чтобы им нравилось жить, развлекаться и работать на максимально близком расстоянии. Живет человек в Северо-Восточном округе, в идеале он должен все свои регулярные потребности там и реализовывать. Для похода в Большой театр или в Пушкинский музей он все равно будет вынужден выбираться в центр, но это не должно быть ежедневной необходимостью.

 — Все хотят, чтобы город был не только «проницаемым», но и добрым.

 — Еще одна большая московская проблема, на мой взгляд, это недостаток зон комфорта, мест, где люди чувствуют себя хорошо. Сегодня для многих людей зона комфорта ограничивается собственной квартирой, в лучшем случае местом работы и машиной. То есть мест в городе, где бы им нравилось проводить время, к сожалению, очень мало. Есть какие-то приятные для них рестораны, магазины, торговые комплексы, но сам город таким очевидным местом комфорта не является. Так происходит в силу разных причин — из-за неорганизованности парковок, из-за того, что по городу нельзя прогуляться. Очень небольшое количество первых этажей домов отдано под публичные места, где хорошо и приятно проводить время. Процент локальных мест работы, общественных мест «шаговой доступности» сегодня несопоставим с потребностями города.

 В удобном городе разные функции пространства должны быть равномерно распределены по районам, улицам, площадям. Соединение разных типов мест точечно позволяет создать комфорт.

 Новая организация пространства могла бы изменить многое. Культура еды вне дома создает рабочие места, расширяет налогооблагаемую базу, но она формируется, когда людям удобно это делать. Если ты можешь пойти в ресторан только в центре города, а потом вынужден ехать два часа до дома, конечно, это неудобно и вряд ли станет для человека повседневным ритуалом.

 — Вы говорите о низком качестве организации московского пространства. Но ведь и качество архитектуры, городского дизайна тут тоже преимущественно за гранью добра и зла.

 — Эта проблема не основная, хотя и очень острая. То, что Москва при всех своих бюджетах и инвестициях не стала центром мировой современной архитектуры, а кое-что из недавно построенного превратилось в ее позор, конечно, вопиющее безобразие.

 Красивая архитектура — мощный стимул для туризма, потому что безликий и банальный город никому не интересен. Городом, в котором есть шедевры мировой архитектуры, гордятся его жители. Поэтому если мы хотим, чтобы москвичи любовались своим городом, нам придется научиться строить хорошо. Это отдельная и очень важная задача, которой необходимо заниматься работающим в городе архитекторам. Но есть непочатый край косметических работ — вывески, подсветка, наружная реклама.



 

 — Какие возможности в реорганизации городского пространства у Москвы, ведь город достаточно плотно застроен? Как вы собираетесь создавать комфортное общественное пространство внутри «Старой Москвы» или речь идет, скорее, о новых территориях, где можно не повторять ошибок?

 — Конечно, большая часть города застроена и застроена, к сожалению, так, что ею неудобно пользоваться. Но я все равно верю, что если принять правильную стратегию развития, есть возможности сделать Москву куда более дружественной. Сейчас мы разрабатываем Генплан, который определит направления развития города. В его основу как раз будет заложено понимание того, что микрорайон — не просто место, где человек ночует, а потом уезжает оттуда на работу. Человек там живет. А в жизни кроме сна есть, например, и социальные потребности — в работе, общении, отдыхе, которые хорошо бы удовлетворять поближе к месту жительства. Мы хотим, чтобы город не был разделен по функциям, как это было в традиционном советском градостроительстве — здесь жилая зона, здесь деловая, — чтобы, как в пироге, все ингредиенты были смешаны. Под такую организацию пространства мы бы перестраивали и транспорт, и экологическую концепцию города. Человеку не обязательно ехать в Парк Горького или Сокольники, если у него под боком есть хорошо обустроенные зеленые зоны.

— Одна из исторических удач Москвы в том, что, при всей социальной неоднородности города, у нас нет гетто — грязных, разрушенных и опасных для жизни трущоб. Есть ли у нас шанс сохранить это преимущество и что для этого надо делать?

 — Мне кажется, принцип смешанной застройки — это шанс предотвратить опасную деградацию городских окраин. Жилищный фонд ветшает, рано или поздно одни дома надо будет менять на другие. Любой шанс построить что-то правильное в спальных микрорайонах будет использован. Хороший ресторан, детский центр, кинотеатр… — всему, что добавит району жизни, надо давать ход. А если какая-то организация хочет продолжать строить там, например, новые объемы жилья, это нужно приостанавливать. В центре города надо строить гостиницы, чтобы туристам было где остановиться. А продолжать наращивать там офисы, места торговли и развлечений не стоит, их там и так много.

 Но если бы продолжилась нынешняя тенденция развития территорий, думаю, мы бы неизбежно пришли к падению на периферии стоимости жилья, его качества. В Москве бы появились очень бедные, перенаселенные кварталы, где люди за копейки снимают квартиры. Эти кварталы становились бы все более и более маргинальными. Состав населения там бы все больше и больше менялся, увеличивая расслоение. Смешивая же функции пространства, делая его более удобным, мне кажется, мы достигнем и нужного смешения людей, получим более однородную среду хорошего среднего класса.

— Это социальная миссия архитектуры?

 — Архитектор занимает важнейшую социальную позицию. Понятие урбанистики шире, чем градостроительство, потому что она исследует, какой социальный портрет города мы получим, принимая те или иные проектные решения.

 — Как будут меняться гигантские московские промзоны?

 — Сейчас у нас идет работа над большим проектом, ЗИЛом, это 260 гектаров. Вот там мы хотим добиться, чтобы на этой территории все было — и развлекательные центры, и спорт, и офисы, и жилье, и социальные объекты, и культура. Эта территория находится в срединной зоне города, там желательны все типы застройки, но в балансе друг с другом.

 В свою очередь, если такие территории будут развиваться правильно, они создадут зоны тяготения вокруг себя в уже существующей городской застройке. Жители прилегающих микрорайонов поймут, что если раньше им надо было ездить в центр, то теперь они могут найти подобные сервисы рядом с домом. И новые, хорошо развитые территории станут локальными центрами.

 В Москве есть четкая зависимость: чем дальше от центра ты работаешь или живешь, тем хуже у тебя недвижимость, хуже сервисы. Чем ближе к центру, тем больше возможностей.Такая ситуация негативно влияет на рынок недвижимости — потому что строители и девелоперы соревнуются не за качество и красоту домов, а за место в городе. Как только ты получил право строиться в правильном месте, тебе уже все равно, каким будет возводимый объект. Что бы ты ни выстроил, конкурентов, в силу ограниченности предложения, у тебя нет. А если мы создадим равные условия комфорта на периферии и в центре, то придется заботиться о конкурентных преимуществах. Если не будет разницы между тем, чтобы строить в Бутово или в центре, сервисы, транспорт, работа будут так же доступны, людям незачем будет снимать или покупать недвижимость именно у тебя. Ты перестаешь быть монополистом на блага. Придется искать другие средства конкуренции. И тут мы всерьез заговорим о качестве архитектуры. Строители и девелоперы сами будут в ней заинтересованы. Хорошую архитектуру не надо будет навязывать силком. К ней будут стремиться сами, видя в ней инструмент борьбы за потребителя.

 — Время правления предыдущего московского мэра привело к тому, что исторический центр города катастрофически пострадал.

 — Ну, я не согласен, что исторический центр Москвы уничтожен. Да, есть в наследии Лужкова провальные вещи, но их не очень много. Основной процент раздражения от потери исторического наследия сложился, на мой взгляд, из-за уродливости новых зданий, появившихся на месте снесенных кварталов. Люди, пугаясь архитектурных монстров, начинают искать спасение в борьбе за старое. А когда появляется хорошее новое здание, никто не вспоминает, на каком месте оно возникло. В таких больших, давно существующих городах, как Москва или Петербург, зданий, выстроенных на месте сносов, очень много. Нынешний Исаакиевский собор — четвертая версия храма. Но никто не вздыхает, какими замечательными были предыдущие застройки, потому что новая каждый раз была лучше. И Зимний дворец, Адмиралтейство тоже возникли не на пустырях. Но об их предшественниках не сокрушаются, потому что качество новых сооружений потрясает.

 Если бы на месте гостиницы «Москва» просто построили новое здание очень хорошего качества, современный шедевр, поверьте мне, люди со временем забыли даже такое знаковое сооружение, как сталинская «Москва». А сейчас они видят перед собой плохую подделку и сожалеют о потерянном оригинале. Это психологически очень важный момент, поэтому я считаю, что надо поднимать качество новой архитектуры, грамотно встраивать ее в контекст старой, делать из их соседства архитектурное событие.

 Я вижу больше проблему в том, что появлялись новые архитектурные уроды на месте старой застройки. Далеко не все снесенные здания были шедеврами. Есть действительно утраченные жемчужины — «Военторг», гостиница «Москва»... Но вопрос, что мы получаем взамен, для меня намного важнее, чем вопрос, что мы теряем.

— Но лужковские монстры уже выстроены. Вряд ли снесут торговый центр на Манежной площади или заново перестроят Военторг. Есть ли способы хоть как-то скрасить архитектурную безвкусицу?

 — Сумма действий на строительной площадке — это всегда снос. Когда-нибудь так произойдет и с лужковским наследием. Нельзя сказать, что завтра все выстроенное при Лужкове снесут. Более того, какое-то время в Москве будут продолжать плохо строить. Пока у нас очень мало квалифицированных архитекторов и строителей. Если мы добьемся, что их будет больше, что мы будем массово строить хорошо, буду считать это своим величайшим завоеванием. Но для начала мы станем внимательнее следить за тем, что в Москве появляется. Будем максимально повышать качество архитектуры. Каждую среду у нас проходит обсуждение проектов, создается отдел по работе с архитекторами, который будет заниматься их образованием, продвигать мировой опыт. Мы закупили огромную библиотеку по архитектуре, и мы ею пользуемся. Это большая работа, она только начата, но надеюсь, что через несколько лет мы увидим ее результаты на московских стройках.

 — Разные города по-разному решали противоречие: как сохранить историческое наследие и все же дать городу возможность развиваться, быть современным. Каким видится путь Москвы?

 — Все ценное в архитектурном наследии города, конечно, надо сохранять и чем больше, тем лучше. Исторический квартал в городе — ценная вещь, но надо понимать, что Москва была устроена усадебным типом. За фасадами исторических зданий спрятаны хозяйственные постройки, сараи, флигели. Что-то в глубине дворов может быть снесено.

 Но если застройка формирует лицо квартала, есть смысл ее беречь, даже если она не признана памятником архитектуры. Город жив и интересен своими культурными слоями, возможностью погрузиться в историю. Но даже в Риме и Венеции ведется новое строительство. Это тоже нормально. Вопрос в том где, что и как строят.

 — Есть надежда, что таких тотальных сносов, какие пережили Арбат, Остоженка, Якиманка, больше не будет, что у нового руководства более вдумчивое отношение к городу?

 — Это не только надежда. Изменение отношения к исторической среде уже происходит. Есть, правда, инерционные процессы, запущенные еще при прежнем руководстве, обязательства, появившиеся до прихода нашей команды, которые сложно остановить, потому что уже вовлечены деньги. Например, на Долгоруковской стоят огромные недоделанные руины. Понятно, что единственный способ разобраться с ними, — наконец их достроить. Но, надеюсь, принимаемые нами решения по историческому наследию будут взвешенными и продуманными.

 — Будет ли у людей теперь больше прав влиять на процесс застройки в микрорайоне, или они будут по-прежнему узнавать о решениях, принятых за закрытыми дверями, когда во двор уже въехали экскаваторы? Как новая власть будет работать с горожанами?

 — У нас горожане и так колоссальным образом влияют на застройку города. В редкой европейской столице их влияние так сильно, как в Москве. У нас институт общественного слушания является действенным инструментом влияния горожан на московское строительство. Но надо быть реалистами. Во-первых, Москва все равно строится. Есть объекты, важные для всего города, которые, несмотря на протесты нужно реализовывать. Приходится идти и на непопулярные меры, иначе город перестанет развиваться. Нельзя в угоду жителям одного дома не строить магистраль, нужную всему городу. И если специалисты скажут, что в этом месте нужна новая станция метро, мы ее будем возводить, несмотря на протесты.

 — Еще одна болезненная тема — зеленые зоны Москвы, границы которых довольно бесцеремонно нарушались. Что будет сделано для их защиты? Или, напротив, их надо смелее осваивать?

 — Проблема не в строительстве в зеленых зонах. А в том, что в Москве множество территорий, проходящих по документам, как зеленые зоны, по факту ими не являются. Это свалка, пустырь, стоянка автомобилей. В любом случае как зеленой зоной горожане ею пользоваться не могут. А я за то, чтобы реальные зеленые зоны были на самом деле доступны горожанам, причем круглогодично. Это подразумевает строительство ряда объектов на этих территориях. Если территория записана в плане как зеленая зона, а туда никто не ходит, не может от этой зелени получать удовольствие — что в этом хорошего? Поймите правильно, я не за то, что бы все вырубить и настроить капитальных сооружений посреди парка. Но вот была запущенная зеленая зона — Парк Горького. Там кое-что построили, переоборудовали — и стало хорошо. Пример пока редкий, но их будет больше. И если для этого приходится аккуратно внедряться в зеленый массив, то ничего страшного нет.

 — Поразительно, что в Москве так мало современных шедевров, практически нет интересной архитектуры нового тысячелетия. Как сделать, чтобы в городе появились здания мирового уровня?

 — Я верю в практику привлечения сильных архитекторов — и русских, и зарубежных, через конкурсы или по прямому заказу. Видимо, изначально должно быть некое соавторство школ, потому что именно западная — и на Востоке японская — архитектурная школа сегодня задает тон. Чтобы подтянуть свою школу, неплохо поучиться у мировых звезд. Не просто стилистике, а технологиям. Мы технологий, к сожалению, не знаем — как устроен дом, какие материалы там можно применить, как дом дышит, как инженерные системы должны быть увязаны с внешним видом. Все это давно является азбукой на Западе, но у нас это знают плохо. Кто из русских архитекторов сейчас работает на Западе? Почти никто. А это показательно. Это значит, что нет мирового спроса на наш продукт, что он только для внутреннего потребления.

При этом я не считаю, что иностранцы — это очень круто. Я работал с иностранцами и понимаю, что для них, к сожалению, российский рынок — территория страны третьего мира, где можно продать свои ноу-хау, получить деньги и даже не доводить работу до конца. Словом, иного выхода, кроме как самим научиться строить хорошо, у нас нет. Поэтому я за соавторство с западными звездами. Но только, чтобы в следующий раз сделать все самим, чтобы вырастить свое поколение, конкурентоспособное не только в своей стране, но и за рубежом. Тогда появятся классные объекты, но произойдет это органически, естественным образом. К сожалению, архитектура, это не машины, для которых можно закупить чужие детали и здесь организовать сборку. В архитектуре надо вырастить своих мастеров. Это более сложный процесс, но у нас получится.

Новая газета, №142