«Дело века», или Время Богомякова
Игорь ОГНЕВ
Когда в 60-е годы на карте мира появилась Западно-сибирская нефтегазовая провинция, это событие назвали открытием века. Но чтобы огромные запасы углеводородов заработали в экономике, надо было только на севере Тюменской области, среди тайги, болот и тундры, освоить почти безлюдную территорию, равную по площади трём Франциям. И значительная тяжесть руководства этим «делом века» легла на плечи Геннадия Павловича Богомякова, в 1973 – 1990 годах – первого секретаря Тюменского обкома КПСС.
Терра инкогнита
В канун 80-летия со дня рождения Геннадия Павловича в Думу Ханты-Мансийского автономного округа поступили документы о присвоении ему звания «Почетный гражданин округа».
Один из чиновников недоуменно спросил: а что Богомяков сделал для округа? Да, коротка память человеческая. Но еще горше становится мне от того, что некоторых, вроде того чиновника, не интересует совсем недавняя история своего края. Не приходит человеку в голову, за счет чего, даже после страшных пертурбаций 90-х, он живет, а не существует впроголодь?
Отвечу этому «Фоме неведающему» и ему подобным словами Абела Аганбегяна, крупнейшего экономиста России.
– С Геннадием Павловичем Богомяковым, – сказал мне Аганбегян, – я познакомился, когда он работал в тюменском геологоразведочном НИИ. Мы тесно общались и позже, когда его назначили заведующим отделом нефти и газа Тюменского обкома КПСС, а потом избирали на высокие партийные посты. Конечно, он был геологом высокой квалификации, да к тому же все время вращался среди специалистов-«светил». Не скажу, что мы дружили, но у нас были нормальные рабочие отношения… Богомяков для того времени был прекрасным руководителем, и я перед ним преклоняюсь.
Слова словами, а какие задачи стояли перед руководителями области? В 1932 году известный нефтяник, академик Губкин сделал прогноз о нефтеносности Западной Сибири. Правда, прогноз этот немного за уши притянут, слишком теоретический. А истинного строения Западной Сибири никто в то время не знал, поскольку огромная территория в геологическом отношении была сплошным «белым пятном».
И вот в 1948 году министр нефтяной промышленности Михаил Евсеенко приказал перебазировать в Западную Сибирь ряд буровых и геофизических подразделений. Через три года из-под Челябинска, где он тогда работал, приехал Ю.Г. Эрвье, будущий начальник геологического главка, следом – молодые специалисты Л.И. Ровнин, будущий министр геологии РСФСР, И.Л. Цибулин, будущий главный геофизик Главтюменьгеологии, и другие. За бурение взялись всерьез, хотя концентрировали работы вблизи железных дорог и судоходных рек.
– Я отлично помню то время, – рассказывает Богомяков. – Родом я из Кемеровской области, и когда меня расспрашивают о биографии, порой шучу: раз, мол, по профессии геолог, то и родился в Тайге. Но в разговоре-то заглавную букву в слове не обозначишь, и один товарищ даже обиделся: я, говорит, всерьез спрашиваю. И я, мол, серьезно отвечаю: есть такой город – Тайга.
На геологический факультет Томского политехнического института юноша поступил в 17 лет, в 1953 году закончил аспирантуру. Оставляли преподавать, но Богомяков отказался. Хотелось понюхать производство.
Геология и как отрасль, и как наука только зарождалась. В Новосибирске появился филиал Академии наук СССР. Вскоре основались экспедиции и подразделения авторитетных исследовательских организаций Ленинграда и Москвы. Среди приехавших были такие известные в геологической науке люди, как сын академика Наливкина – Василий Дмитриевич, Татьяна Ивановна Осыко и другие. Руководил ленинградцами профессор Николай Никитович Ростовцев, человек не от мира сего, редкий бессребреник, бесконечно преданный науке. Был разработан план бурения нескольких десятков глубоких так называемых опорных скважин. Идея заключалась в том, чтобы покрыть огромную Западно-Сибирскую равнину сетью этих опорных, на каждой из них использовать все известные тогда методы исследований и понять строение недр.
Первые результаты исполнения этого плана появились к концу 50-х. Газовый фонтан ударил из Березовской скважины. Были заложены скважины и на центральной Оби. Стали вырисовываться основные закономерности геологического строения Западно-Сибирской равнины. А к концу 50-х – в начале 60-х годов появилась первая информация уже из разведочных скважин.
Западная Сибирь обзаводится своей наукой
Качественный скачок в представлениях о возможностях Западной Сибири случился на рубеже 50–60-х годов: учёные определяли потенциальные запасы углеводородов уже многими десятками миллиардов тонн. Научные исследования и поисковые работы стимулировали не только споры о геологическом строении низменности. В 1957 году Мингео СССР на базе двух филиалов – ВНИГРИ и ВНИИГеофизики – создало в Новосибирске СНИИГГиМС – Сибирский НИИ геологии, геофизики и минерального сырья.
Поскольку тюменским месторождениям предстояло определять стратегию не только Западной Сибири, но и страны, стало ясно, что Тюмени тоже надо обзаводиться своей наукой. Богомяков к тому времени переехал сначала в Сибирский филиал ВНИГРИ, а когда появился СНИИГГиМС – в 27 лет стал его ученым секретарем и возглавил одну из поисковых экспедиций. Романтики хлебнули досыта.
В это время завершалось бурение Елогуйской опорной скважины на реке Келлог в Красноярском крае. В ноябре 1957 года Богомяков был на испытаниях этой скважины. Там впервые повстречался с геологами Н.Х. Кулахметовым, А.В. Рыльковым и В.Г. Елисеевым, которые занимались северными районами Западной Сибири. (В 1962 году всех пригласили в ЗапСибНИГНИ.) В одной из своих книг Нариман Хасанович Кулахметов описал, как они шли на оленях 16 суток из поселка Ратта Тюменской области в поселок Келлог, откуда группу должен был забрать самолет. Когда до поселка осталось полтора суток пути, проводник-селькуп вздохнул: «Жену, – говорит, – себе в поселке найду. А вот будет ли спирт для разогрева?». Ведь температура в тех местах длительное время держалась около минус 50.
На презентации книги Геннадий Павлович в шутку предложил Кулахметову дописать за него в дневнике, который тот вел, 17-й день маршрута.
– Спирт, – вспоминает Богомяков, – нашелся у меня. Мы поступали просто: покупали одному авиабилет до Туруханска, и он привозил добрый запас. Спирт нужен был не для пьянства, а чтобы согреваться. Утром выпивали граммов по 70, закусывали строганиной, и это горючее позволяло целый день работать при диком морозе. Вечером процедура повторялась, и все ложились спать. Когда спирт кончался – снова посылали гонца в Туруханск.
В Новосибирске Богомякову не пришлось долго работать. Было принято решение об организации в апреле 1960 года Тюменского филиала СНИИГГиМСа. А Геннадия Павловича, как молодого и не привязанного глубокими корнями к Новосибирску, в 30 лет назначили директором. При формировании коллектива большую помощь оказали местные власти.
В институте появились прекрасные учёные. Сразу же, вместе с Ростовцевым, удалось перетащить из Новосибирска Макса Рудкевича, который еще раньше вдоль и поперёк исходил берёзовские места. Появились Кальман Шпильман, Иван Нестеров, только что окончивший аспирантуру в Свердловске.
Научные исследования и полевые работы возглавили Всесоюзный геолого-разведочный НИИ из Ленинграда, Всесоюзный геологический и, в меньшей степени, Всесоюзный нефтяной институты. В 1964 году тюменский филиал превратился в полноценный ЗапСибНИГНИ, в директоры прочили Богомякова, но ему надо было заканчивать докторскую. И Протозанов уговорил министра назначить директором Ростовцева.
Оптимисты и пессимисты
В то время заработала научная информация, добытая в ходе исследований по плану опорного бурения. Первые фонтаны на Шаимской площади, в Мегионе и в Сургутском районе заставили пересмотреть возможности региона. Подсчет 1958 года оценивал перспективу до смешного низкой: запасы газа составили всего 7,8 трлн куб. м. Сегодня одна Тюмень добыла более 11 трлн. В начале 60-х Н.Н. Ростовцев выдвинул идею, что запасы углеводородов Западной Сибири могут составить 120 млрд т. В Мингео возмутились. Что же вы, говорят, один НИИ дает 12 млрд, другой – 24, третий – 36, и наконец 120 млрд! Летом 1962 года глава Мингео СССР Петр Яковлевич Антропов, выслушав доклады ученых на коллегии министерства, произнес монолог, поразивший всех участников заседания. В какой, мол, среде я нахожусь? Среди геологов или нет? И сделал вывод: «Непредвзятый анализ строения недр показывает, что в Западной Сибири может быть не менее 200 млрд т углеводородов!».
Коллегия поручила ученым из нескольких НИИ прийти к согласованному мнению, а комиссию возглавил крупный ученый профессор Бакиров. Съехались в Тюмени, договорились о геологических тонкостях, а потом отдали считать на арифмометрах – компьютеров тогда не было и в помине. Насчитали 134 млрд т. Это превышало тогдашние мировые запасы! Решили: не поверят в министерстве. Ну, давайте, предлагает кто-то, назовем цифру, которая бы не тормозила и масштабное развитие геолого-разведочных работ и, в то же время, не казалась фанфаронской. Сошлись на 50 млрд т. Когда через день собрались подписывать, одному ленинградскому профессору и это показалось много. Богомяков вёл ученый совет и предложил: «Что вы на уважаемого профессора давите? Пусть подпишется под тем, что думает. А через два-три года посмотрим, кто был скептик, а кто – оптимист». Все замолчали и подписали прогноз. В том числе и возражавший профессор. А последующие открытия вскоре заставили и эту цифру увеличить.
С Виктором Муравленко, который тогда руководил управлением Средне-Волжского совнархоза, Богомяков познакомился в 1964 году на одном из совещаний в Куйбышеве. Года два подряд работники обкома и облисполкома, Ю.Г. Эрвье и Богомяков неделями сидели в Москве, пробивали всё, что необходимо и для масштабных геолого-разведочных работ, и для освоения месторождений. Итогом стало постановление правительства № 1208 от 4.12.1963 г. о добыче нефти и газа в Западной Сибири.
Этот документ разрешил и острейшую проблему – намерение построить Нижнеобскую ГЭС. Институт «Гидропроект» им. Жука был очень сильным и авторитетным. Там и родилось технико-экономическое обоснование «самой крупной» ГЭС с плотиной у Салехарда в 6-7 млн киловатт установленной мощности. Волжские станции были по 2 млн кВт каждая, а тут!.. При отметке плотины ГЭС в 42 метра пришлось бы затопить более 140 тыс. кв. км территории, примерно равной Германии. Ориентировочные потери могли составить 8–9 млрд руб. при стоимости станции в 1,4 млрд. Ведь под воду попадали площади, на которых позже открыли уникальные месторождения нефти и газа. Правда, расчетов этих не найти ни в одном НИИ – они были сделаны в гостинице «Москва» за один вечер. Да и методика расчетов остается на совести автора, Богомякова. «Но мы понимали, – говорит он, – что наше дело правое, так что совесть и теперь не мучает». Подобных эпизодов борьбы было немало.
Нефть пошла
Декабрьское 1963 года постановление ЦК КПСС и Совмина СССР было системным и развязало тюменцам руки. Документ определил главное: начать пробную эксплуатацию месторождений и уже в 1964 году вывезти баржами 100 тыс. т нефти, а в 1965 году – 200 тыс. Комитет по химии и нефти возглавил Н.К. Байбаков. То ли в конце 1963-го, то ли в начале 1964 года Николай Константинович приехал в Сургут. «Принимали мы его так, – рассказывает Богомяков. – Байбаков ночевал на столе первого секретаря райкома партии Бахилова, а я – на столе председателя райисполкома Григорьевой».
Поскольку темпы добычи в несколько раз превышали плановые, стало ясно, что наливными баржами, сделанными в 1964-1965 годах на судостроительном заводе, которым руководил Петр Петрович Потапов, не обойтись. Было принято решение строить два нефтепровода. Минпромстрой в то время по этой части был полным «нулем». К своей чести, Кортунов, тогдашний министр газпрома, сразу взял на себя не только это хлопотное дело, но и обустройство всех нефтегазовых районов области. В 1964 году Мингазпром прислал в область полномочного представителя – Барсукова Алексея Сергеевича. Его небольшое подразделение вскоре превратилось в первый на Тюменской земле главк. Приехал молодой инженер Юрий Петрович Баталин – будущий главный инженер главка, а впоследствии – председатель Госстроя, зампред Совмина СССР. В 1966 году в Тюмени стал работать Игорь Александрович Шаповалов, будущий первый секретарь Тюменского горкома КПСС, а позже – начальник главка «Арктикгазстрой». С должности главного механика треста начинал В.Г. Чирсков, будущий министр Миннефтегазстроя.
В 1967 году Богомякова назначили заведующим отделом нефтяной, газовой промышленности и геологии обкома партии, в 1969-м избрали первым секретарем Тюменского горкома, в конце того же года – вторым, а в 1973 году – первым секретарем обкома партии. Обком был штабом, где разрабатывали стратегию развития области.
Рука Москвы на пульсе области
Очень быстро понял значение сибирских богатств Алексей Николаевич Косыгин, председатель Совета Министров СССР. Впервые в область он прилетел в конце 1968 года. На Уренгое стоял дикий мороз, прихватывало уши и нос. Косыгин побывал на геолого-разведочной скважине. В следующий раз он прилетел в Тюмень в 1973 году, когда здесь мощно развернулись работы по всем направлениям. В марте 1975 года премьер побывал в Тюмени, чтобы определиться с цифрами на пятилетку. И каждый приезд Косыгина был связан с капитальнейшим смотром сил, а главное – с определением перспектив на несколько лет вперед.
В 1971–1972 годах большими порциями стал наращивать добычу Самотлор, уникальное месторождение-гигант даже по мировым меркам. Чем больше увеличивались объемы работ, тем настоятельнее требовалась координация союзных министерств. Только одна эта мера позволяла экономить 10–15% капитальных вложений.
– Я решил, – рассказывает Богомяков, – идти к Брежневу, Генеральному секретарю ЦК КПСС. Попасть к Леониду Ильичу не составляло особого труда. Может быть, потому, что я был членом Центрального комитета партии. Если встреча задерживалась на несколько минут – Леонид Ильич непременно извинялся.
Все предложения Тюменского обкома по координации Брежнев принял, уже назавтра под документом стояли все визы.
Большие сложности появились с назначением на пост министра нефтяной промышленности Мальцева. Он слишком «задирал» темпы отбора нефти на Самотлорском, Фёдоровском и других крупных месторождениях. Да и на том этапе Тюмень требовала столь огромных капитальных вложений, каких страна уже не могла выделять. Богомяков встретился с Байбаковым, председателем Госплана СССР, попросил спланировать все необходимое для Тюмени до составления общего пятилетнего плана страны. Но решение Совмина требовалось подкрепить постановлением ЦК партии, который уже возглавлял Андропов. Юрий Владимирович Богомякова тоже поддержал. Вскоре было принято соответствующее постановление ЦК КПСС и Совмина СССР, но привез их в Тюмень в 1985 году Михаил Сергеевич Горбачёв в качестве Генерального секретаря партии.
– О перспективе мы уже тогда задумывались, – вспоминает Геннадий Павлович. – В конце 70-х и в начале 80-х в комиссии Верховного Совета СССР я курировал топливно-энергетический комплекс. Комиссия близко контактировала с академиком А.П. Александровым, тогдашним президентом АН СССР. В Тюмень приезжали многие известные ученые страны.
Разрушенное восстановить!
Согласно принятой в 80-е годы энергетической программе к 2000 году страна должна была выйти на параметры, какие американцы уже имели в 1980 году. Вот почему Богомяков считал, что дела в энергетике ни в коей мере не могут нас устраивать. Нужно менять механизм хозяйствования.
По инициативе Тюменского обкома КПСС была разработана и одобрена Политбюро мощная программа строительства пяти крупнейших предприятий нефтехимии. В документе показали, что СССР в 20–30 раз меньше вырабатывает на душу населения полимерных материалов, нежели развитые страны. Но уже в 1989 году, сославшись на недостаток средств, Госплан предложил прекратить финансирование программы. Хорошо, что на заседание Политбюро, где должны были обсуждать этот вопрос, пригласили Богомякова.
– Докладывал Дурасов, первый зампред Госплана,– рассказывает Геннадий Павлович, – и с ним все согласились. Горбачев спрашивает:
– Нет возражений?
– Есть! – ответил я.
Положил Горбачеву и Рыжкову на стол нашу записку, продолжал Геннадий Павлович, и сказал, что на подготовительные работы уже потрачено двести с лишним миллионов рублей. А в это время газеты писали, что, мол, на программу потребуется 80–100 млрд. Откуда взялись эти цифры – совершенно непонятно. Наши расчеты показывали, что на 1990–2000 годы нужно 16,5 млрд, из которых на 1991–1994 годы – 5,4 млрд и около 11 млрд на следующие пять лет. Капвложения в Тюменскую область в то время ежегодно прирастали на два миллиарда рублей. Достаточно добавлять к ним по миллиарду в год, и комбинаты были бы построены.
После того как я все это выложил, воцарилось молчание. И вдруг встал Рыжков.
– Богомяков прав, – сказал он. – Меня, Михаил Сергеевич, – продолжал он, обращаясь к Горбачеву, – заколебали болтуны. Нельзя нам прекращать финансирование этой программы!
Словом, Политбюро приняло положительное решение. Однако перестройка диктовала другую логику событий. И все зачахло.
Истина – посередине
(Монолог героя)
– Я с великим пафосом воспринял перестройку, – говорит Геннадий Павлович. – Да, в рамках социалистической модели, но не на основе тотальной общественной собственности на средства производства. Мы ведь даже общепит или парикмахерские не могли отдать частнику в условиях тогдашней зашоренности.
Чем должно заниматься государство в сфере экономики? Понять, чего мы хотим, продумать внятные стратегии, под них составить программы достижения целей. Это же азы! За что критиковали советскую власть? За то, что половину нашего экспорта составляло сырье, главным образом нефть и газ. А сейчас у нас доля сырья в экспорте 70 процентов! Везде должны быть разумные пропорции, истина посередине! Меня радует, что в Тюменской области восстанавливается нефтяная промышленность. Хорошо, что зашевелились газовики. Вышли на Заполярное, раскупорили Бованенковское, которое более десяти лет назад должны были «взять». Пустили новую очередь Тобольского нефтехимкомбината, думаю, что рано или поздно продолжим эту программу. Если её одолеть – к нам на кривой козе не подъехать. А пока закупаем химическую продукцию. Это позор, считает Геннадий Павлович.
Вместо послесловия
Ну, хорошо, скажет въедливый читатель, а что за человек ваш герой? Ответ может быть и простым, и сложным.
Геннадий Павлович был человеком своего времени, и задачи, поставленные перед областной партийной организацией, были для него законом. А закон нужно было выполнить, хоть расшибись в доску. Такой подход, прежде всего, касался сотен тысяч рабочих, служащих и инженеров, создававших нефтегазовый комплекс. «На северах» они сплошь и рядом трудились и жили в нечеловеческих условиях. Академик Аганбегян, в те времена – директор Института экономики СО АН СССР, вспоминает: на упреки, что в северных районах социальная сфера отстает, Богомяков отвечал, что мы на фронте. Да и мне Геннадий Павлович говорил: если прикажут, босыми потащим трубы по болотам. И действительно – тащили, хотя и не совсем босыми.
Но если кто-то подумает, что такова была прихоть первого секретаря обкома, сильно ошибется. Так была устроена советская система управления, так расставлялись приоритеты. Долгие годы руководивший Главтюменьгеологией Фарман Салманов (царство ему небесное), экспедиция которого получила первые промышленные фонтаны нефти в Среднем Приобье, рассказывал мне, что ему пришлось прорваться к премьеру Косыгину за личным разрешением построить в Тюмени Дворец культуры «Геолог». Сооружать подобные объекты в Западной Сибири в те годы просто запрещали.
Так что на фронте – как на фронте, пусть и нефтегазовом. Обходились без сантиментов. Требовательным, а если надо суровым был Богомяков и к аппарату обкома партии. Я видел, как нервничали работники, которых вызвал Г.П. или шеф, как за глаза называли Богомякова. Однако строгость, а иногда и суровость сочетались в нем с заботой о сотрудниках, и я бы сказал – заботой отеческой. Поскольку в качестве собственного корреспондента газеты «Советская Россия», органа ЦК КПСС, я был, что называется, вхож, то знал эти вещи из первых рук. Рядовые инструкторы удивлялись, что шеф не только знает детали их быта, но и делает все, чтобы домашние проблемы и неурядицы не мешали работать. И аппарат трудился не за страх, а за совесть. Не помню случая, чтобы сотрудники, в рамках своих полномочий, не ответили бы на вопросы журналиста. Мне есть с чем сравнить. В конце 80-х собственным корреспондентом «Известий» я работал в Смоленске. И был поражен безответственностью и неграмотностью тамошних партийных чиновников.
Я познакомился с Богомяковым во второй половине 70-х. В те времена Тюмень и Западная Сибирь притягивали пишущую братию, и сюда частенько сваливались десанты писателей. Их пребывание, как правило, заканчивалось встречей с первым секретарем обкома. Я попал на одну из них и был поражен, думаю, не меньше писателей, среди которых были и маститые. Мало сказать, что главным персонажем был Геннадий Павлович. Без клочка бумажки он сразу завладел аудиторией, говорил ярко и образно, разворачивая свои ответы в почти законченные литературные произведения. Он не только извлекал из бездонной памяти цифры и факты, но еще и буквально выворачивал их наизнанку, растолковывая экономический и политический смысл. А еще к месту приправлял сказанное литературными цитатами, сравнениями и реминисценциями. Он просто блистал эрудицией. Понятно, что к такому выступлению нужно готовиться не ночь, а всю жизнь. Откуда при гигантской загруженности Богомяков находил время читать художественную литературу – еще одна загадка этой личности.
Здесь уместно рассказать один очень говорящий эпизод из моих отношений с Геннадием Павловичем. В 1989 году я напечатал в «Известиях» резкую критическую статью «Сильная личность?». Героем был первый секретарь Тюменского обкома Богомяков. Надо ли уточнять, что персонаж, по большей части, был не очень положительным? Главный упрек заключался в том, что обком партии не предотвратил слишком интенсивную, мягко говоря, добычу нефти из Самотлорского месторождения, которое тогда давало львиную долю добычи в Западной Сибири.
Мне рассказывали, что первая реакция на статью была очень резкой: Геннадий Павлович – вообще человек эмоциональный. Но когда спустя год после публикации мы встретились, я с удивлением обнаружил, что той статьи как бы и не было. Более того, за все последующие годы Геннадий Павлович ни разу о ней не заикнулся. Это для меня еще одна загадка.
Но вот несколько лет назад мне показали архивные материалы. Среди них было несколько докладных записок Тюменского обкома в Политбюро ЦК КПСС. Под ними стояла подпись Богомякова. А суть записок заключалась в том, что Тюменский обком убедительно, с цифрами и аргументами, опротестовывал непомерно высокие темпы отбора нефти из Самотлора, доказывая, что оптимальная эксплуатация на много лет продлит жизнь месторождения-гиганта и даст стране куда как больше нефти, нежели хищнические методы, навязанные тогдашним министром нефтяной промышленности Мальцевым. Правда, и министр выполнял не свою волю: нефтедоллары срочно требовались для оплаты поставленного в СССР канадского зерна. Разумеется, можно было поискать нефтедоллары на других месторождениях, но зачем все усложнять, если под рукой простое решение: нажать на Самотлор?!
Конечно, не убедив политбюро, Богомяков мог бы уйти в отставку. Однако и в сегодняшней России это не принято, а в советские времена подобный поступок первого секретаря обкома, да еще в такой области, как Тюменская, сочли бы чуть ли не предательством. Наверное, и честолюбие сыграло свою роль.
Довольно скоро кажущаяся простота министерского решения обернулась изнанкой: Западная Сибирь впервые провалила пятилетний план добычи нефти. И товарища Мальцева досрочно отправили на пенсию. Но вся эта подковерная борьба на публику тогда не выносилась: таковы были правила игры.
Познакомившись с этими архивными материалами, я извинился за свою статью перед Богомяковым. Геннадий Павлович махнул рукой: «А-а-а, проехали…».
