Лоскутное одеяло. Почему углубляется фрагментация российского общества?
Читая недавно биографию известного итальянского режиссёра Л. Висконти, с удивлением узнал, что этот выходец из семьи потомственных аристократов, богатейший человек, владелец замков и поместий, после войны сблизился с итальянской компартией и дружил с лидерами левых.
Загадки выбора
Далеко не всегда можно понять, чем руководствуются люди, принимая те или иные решения. Как мужчины выбирают женщин¸ а женщины мужчин? Как мы выбираем друзей? Почему одни болеют за «Спартак», а другие за «Динамо»? Чем мы руководствуемся при выборе книг, любимых актёров? А при выборе профессии? Почему в одной и той же стране и при сходных условиях (как, например, в Германии 1930-х гг.) одни становятся коммунистами, а другие фашистами? Почему в демократичной Италии с сильной компартией и профсоюзами в 1920-е такую популярность, а потом и власть приобрёл малоизвестный журналист с замашками клоуна Бенито Муссолини? Или почему в православной России народ, ещё недавно ходивший в церковь и почитавший царя-батюшку, стал после революции громить храмы и жечь помещичьи усадьбы?
В последние недели вся страна обсуждает драматическую ситуацию с известным актёром Михаилом Ефремовым. Одни, осуждая его за пьяную езду, приведшую к гибели человека, и понимая, что артиста следует наказать, в то же время ищут аргументы для смягчения неминуемой кары. Другие требуют максимальных 12 лет или даже пожизненного. Лично мне при этом вспоминаются массовые требования простых советских людей смертной казни для «врагов народа» в 1937–1939 гг., впоследствии (после смерти Сталина) реабилитированных.
Почему по поводу частного, казалось бы, «казуса Ефремова» страну захлестнула волна споров? Не потому ли, что при всей внешней поверхностности и эмоциональности дискуссии в её основе таятся какие-то глубинные общественные и социальные противоречия? Какие?
После эйфории
За прошедшие после распада советской империи почти 30 лет в стране было решено множество задач, от решения которых уходили коммунисты. Возвращено право частной собственности, возникли альтернативные КПСС политические партии. Серьёзные полномочия получил парламент, вернулись такие понятия, как частный бизнес, капитал, частные инвестиции. Возникла независимая пресса, возродилась Церковь, были сняты ограничения на поездки за рубеж, граждане получили право иметь собственность за границей и обучать там детей.
Но вместе с новой свободой и новыми возможностями возникли и новые проблемы и опасности. При всех недостатках советского общества в нём было очень важное привлекательное свойство. Общество было едино. Да, существовала так называемая номенклатура — партийная, хозяйственная. Но её практическая жизнь мало чем отличалась от жизни основной массы людей. Да, в условиях товарного дефицита существовали продовольственные заказы, госдачи, а при ЦК, Совмине и МИДе имелись закрытые ателье, где из дефицитных тканей можно было сшить на заказ костюм.
Но на фоне сегодняшних материальных возможностей нового состоятельного класса (бизнесмены, чиновники, силовики, популярные артисты и телевизионщики) все эти советские блага и привилегии выглядят просто смехотворно. Ближняя дача Сталина в Кунцеве сегодня поражает скромностью размеров и простотой. Кстати, и «кортежи» Сталина при поездках по Москве были весьма скромные — ЗИС-115 и две машины сопровождения. А в Большой театр он вообще из Кремля ходил пешком.
Четырёхкомнатная квартира Брежнева на Кутузовском проспекте сегодня едва ли прельстила бы «выдвиженцев» новой эпохи. Нынешняя «номенклатура» предпочитает скупать квартиры целыми этажами.
Можно ли «жрать в три горла»?
Вопиющие различия в доходах всё более становятся причиной нарастающего разобщения общества. В общественно-политическом отношении Россия сегодня напоминает лоскутное одеяло. Вроде бы и общее, вроде бы можно укрыться и попробовать согреться. Но это общее одеяло всё из разноцветных лоскутков и всё меньше греет.
Власть, новая буржуазия, крупное чиновничество, силовая элита, партийная номенклатура как бы самоизолировались от общества и живут своей особой, «зазаборной», жизнью.
В уже упомянутой выше книге о Л. Висконти рассказывается, как во дворце его родителей существовал специальный штат прислуги для закрывания и открывания окон и подачи гостям курительных трубок. Похоже, наша элита подходит к этому. Охранники, личные шофёры, индивидуальные массажисты, повара и гувернантки в своей совокупности сегодня едва не превышают работающее население страны. Связь с обществом поддерживается с помощью телевизионных «явлений народу» и всякого рода ритуальных обращений: дескать, видим, понимаем, протягиваем руку. Но суть этого общения с людьми, если отбросить патриотический пафос, сводится к знаменитой фразе: «Денег нет, но вы держитесь».
По уровню расслоения и неравенства доходов (индекс Джини) Россия сегодня входит в первую десятку стран. Рядом с нами ЮАР, Бразилия, Чили, США и Китай. А вот в таких странах, как Германия, Австрия, Италия, Франция (не говоря уже о скандинавских демократиях), «класс эксплуататоров» живёт намного скромнее, мудро предпочитая во имя общественного согласия «делиться» и платить с высоких доходов высокие налоги.
Ситуация в России усугубляется тем, что для наших новых богатых нынешний уровень благосостояния и потребления всё ещё как бы в новинку. Не распробовали, не насладились и продолжают (как сказали бы в подворотне) «жрать в три горла».
Возникает вопрос: а почему молчит улица, почему протесты носят столь ограниченный характер? На мой взгляд, дело в том, что у нас разобщены не только народ и элита, разобщён сам народ. Давно исчезли воспетые в песнях пролетарская солидарность и союз рабочих и крестьян. Есть разница в восприятии жизни и в зависимости от уровня образования. Особой группой становятся айтишники. Это весьма независимая, критически настроенная, но социально пассивная ячейка общества. Её лидер — компьютер. Там они утоляют свои потребности и страсти. Социальные сети создают лишь видимость общения. В XIX в. сильными скрепами в России были религия, принадлежность к славянству. Сегодня эти узы ослабли и носят скорее декларативный характер.
Население распадается на всё более мелкие ячейки. По подсчётам Фонда общественного мнения, более 70% жителей страны говорят о разобщённости и лишь 8% — о согласии и сплочённости. Гражданское общество как бы уходит в самоизоляцию.
Ослабевает такой мощный в XIX–XX вв. стимул солидарности и единения, как идеология. Лишь 7% жителей России считают её объединяющим фактором. И всё чаще, не находя объединяющих идей, пропагандисты в поиске стимулов единения прибегают к таким опасным (давно, впрочем, известным) средствам, как поиск «грозящих опасностей», внутренних и внешних врагов. Сегодня больше половины населения страны боится ядерной войны.
* * *
Насколько опасны эти процессы? Рассуждая о них, следует понимать, что Россия уже не раз проходила через этапы сомнений и раздрая. Сходные явления наблюдаются и в других странах. Посмотрите, что происходит сегодня в США, Западной Европе или Великобритании. Вирус общественной фрагментации не нов. Обнажая со свойственной ему болью «язвы России», Достоевский ещё в XIX в. писал: «У нас наступила какая-то эпоха всеобщего обособления. Все обособляются, уединяются, всякому хочется выдумать что-нибудь своё, новое и неслыханное».
Здоровое общество и должно находиться в процессе поиска, споров и сомнений. Но, мне кажется, не стоит прятать эти сомнения за показной благодатью, о проблемах и ошибках нужно говорить открыто.
