К десятилетнему юбилею исторической встречи Михаила Горбачева и кровельщика Ивана Духина в «конюшне» на Чистых прудах

Написано давно: став главным, Горбачев подружился с Ефремовым, проявив хороший вкус к художественному типу. Он даже после спектакля сказал Олегу Николаевичу, что вот, мол, скоро раскрутит маховик в обратную сторону и заживем по-человечески.

Маховик оказался тяжелым, потому что в нем бежали, как в беличьем колесе, подданные, не желавшие ни останавливаться, ни сворачивать с избранного когда-то для них пути.

Горбачев смог затормозить маховик, и этого оказалось достаточно, чтобы внести коренные изменения в историю мира, страны и каждого из нас.

Он довольно успел, и многое (впервые на моей памяти) — хорошо. Правда, не остановил Сумгаит, Вильнюс, Тбилиси, просмотрел путч. Но (!) разрушил стену между людьми и народами, вернул Андрея Дмитриевича Сахарова, объявил гласность — предвестницу свободы слова, закончил Афганскую войну.

Горбачев создал реальные условия для своего свержения, испытал унижения узника от своих товарищей по партии и обрел достоинство человека, пережившего горький опыт.

Он выдерживает юмор по отношению к себе и с известным юмором относится к тем, кто ему симпатичен. Рецидивы государственного мышления порой бросают тень на его лицо, но приступы проходят быстро. Его Преодоление восхищает. Он единственный из отечественных руководителей, кто во времени не потерял, а, напротив, обрел или сохранил лицо. Он вызывает сочувствие с пониманием и с годами стал сам способным испытывать эти чувства.

Страна между тем ему не простила того, что он создал предпосылки для свободной жизни. И не воспользовалась ими.

Тяга к свободе всегда была сильной стороной нашего народа, хотя он постоянно стремился найти себе хозяина, который даст ему возможность мечтать о свободе. Лучше, если только мечтать, чтобы не убить будущего.

Написано теперь: на юбилее замечательного писателя и одного из самых достойных людей современной России Бориса Васильева автором этой заметки Президенту СССР в устной форме было передано приглашение посетить мастерскую, именуемую «конюшней», поскольку когда-то чаезаводчик Боткин держал в этой пристройке лошадей.

Приглашение было принято. Оговоренное присутствие Дмитрия Муратова («Новая газета») автоматически обусловило регламент «на троих». Время встречи — 14.00 в субботу.

В 13.45 появился Дмитрий Андреевич, который, оглядев стол и найдя его достаточным, налил стопку, однако выпивать не взялся, а отправился встречать высокого гостя. Президент СССР появился в 14.00 с плетеной корзинкой в руках. Из корзинки, покрытой салфеткой, были последовательно извлечены: бутылка водки тамбовского розлива, свежие мытые помидоры, свежие мытые огурцы с отрезанными попками, достаточное для закуски количество ломтиков испанской ветчины хамон, блинчики с мясом и десяток крутых яиц.

Дверь мастерской была открыта настежь. Охрана президента была отпущена отдыхать. Слух услаждали Элла Фитцджеральд, Скотт Джоплин и другие мастера джазовой культуры, любимые, как оказалось, всеми присутствующими.

Разговор о судьбе, любви и вообще был искренним и равным.

Время от времени участники встречи в соответствии с регламентом проводили тестирование авторских настоек: на черной смородине, на вишне, на смородиновых почках (нежнейшая!), на можжевеловой ягоде. После дегустации гордости коллекции — на белых сухих грибах — М.С. окончательно признал антиалкогольный указ исторической ошибкой.

Осмысливая ее, Горбачев взял из лукошка крутое яйцо и задумался, но не как гоголевский Кифа Мокиевич, задавший себе какой-нибудь подобный вопрос: «Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толстая была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать». А совсем иначе задумался — конструктивно: каким, к примеру, образом пригласить яйцо к сотрудничеству? И скоро способ был найден: с балтийской килечкой пряного посола (обезглавленной, увы), с тонким срезом, словно из лилового дыма, крымского лучка, при гуманитарном участии стопочки запотевшей можжевеловой. Однако едва достало нам прийти к консенсусу по этому вопросу, как ровно в этот момент в распахнутую дверь вошел мой друг, Иван Андреевич Духин — кровельщик высшего разряда и энциклопедист, историк колокольного дела в России, поразительной деликатности человек.

Несколько смутившись высокого собрания, Андреич хотел было ретироваться, однако был подвергнут презентации, поскольку в этот день из типографии Грошева в «конюшню» была доставлена свеженапечатанная книга Духина о московских колокольных заводах, о чем автор еще не знал.

Михаил Сергеевич, произнеся краткую (sic!) речь, вручил Ивану Андреевичу сигнальный экземпляр, после чего, предварительно взяв в оборот запотевший должок, они сели друг напротив друга и в течение полутора часов обсуждали исторические аспекты и предпосылки, не брезгуя фактами, поскольку оба обладали отменной памятью.

— Так и так, Михаил Сергеевич! — говорил Иван Андреевич.

— Да к тому же еще и эдак, Иван Андреевич! — вторил ему Михаил Сергеевич.

И всё на «вы».

— А не напоминаете ли вы современную иллюстрацию сказки «Ленин и Печник»? — заметил Муратов, доселе молчавший. — Президент и Кровельщик.

Собеседники терпеливо улыбнулись и хотели было вступить в комментарий к замечанию, однако внезапно были отвлечены запахом.

Жареная баранья нога, известно, не такой уж мастер пахнуть. Однако эта, нашпигованная свиным салом с одесского Привоза, чесноком, предварительно обвалянным в соли и перце; и солью, и перцем же натертая, прежде чем попасть в духовой шкаф, а уж в шкафу, чтобы не просохнуть, постоянно опрыскиваемая дружественным грузинским вином «Мукузани», запах издавала такой, что Михаил Сергеевич на лету остановил дискуссию. А поскольку вкус баранины соответствовал запаху, то некоторое время собравшиеся провели в молчании, лишь поднятием глаз к потолку выражая оценку достоинства предмета.

Скоро Иван Андреевич, сказавшись занятым, покинул общество, Михаил Сергеевич, откинувшись на венский стул фирмы «Тонет», найденный Духиным на помойке и им же реставрированный, сказал Муратову:

— Я же, Димитрий, побеседовав с Иваном Андреевичем, не скажу тебе с уверенностью, кто тут Ленин, а кто — Печник.

Вечер продолжался. Совместными усилиями были спеты русские и украинские песни (не все). Михаил Сергеевич обнаружил слух, приятный голос и знание слов. Оказалось, что хорош он и в танце…

Давно горели фонари. Ветер загонял в дверь теплый весенний воздух. «Битлз» услаждали слух, не мешая разговорам.

— Нравятся они мне, — сказал президент.

— А вы возьмите диск себе.

— А и возьму!

От других подарков он отказался, впрочем, не помню, предлагал ли. Но я пожелал ему здоровья, теплых вечеров и встреч с хорошими людьми.

А хоть бы и такими, например, как мы с Муратовым.

Источник: "Новая газета" №50.