ОТКРЫТИЕ ВЕКА: КАК ЭТО БЫЛО? (продолжение)
К 70-ЛЕТИЮ ТЮМЕНСКОЙ ГЕОЛОГИИ
Честно говоря, я опасался, что методика научного исследования недр Западной Сибири окажется трудной для изложения. Но когда в Новосибирском областном архиве открыл тонкую папку, на которой было выведено «Дело № 20», то прочел содержимое, не отрываясь.
ДЕЛО № 20
Что поражает – тонкость и точность предсказаний. Теперь это можно утверждать, потому что всё – подчеркиваю это – сбылось с лихвой. Недаром Иван Иванович Нестеров, ученик Ростовцева, сменивший учителя на посту директора ЗапСибНИГНИ, который основал Николай Никитич, внушал мне еще в 70-е годы, что Западная Сибирь – единственный район в стране, где комплексные планы развития хозяйства на перспективу разрабатывались на основе прогнозов ученых.
В методике, она же – план опорного бурения, Ростовцев вначале рассматривает четыре подхода, с помощью которых можно искать нефть. Для экономии места опущу три первые. Нас интересует четвертый. Опыт, приобретенный геологами в разных районах страны, пишет Ростовцев, учит, что в отдалении от нефтяных и газовых месторождений на слабо изученных территориях, где нет жидкой нефти (а это ли не геологическая физиономия Западной Сибири?), вначале следует дать оценку недрам, а уж потом, при благоприятных показателях, идти на детальные исследования, готовить структурные поднятия для разведочного бурения.
Поэтому четвертый метод – региональные исследования всей Западной Сибири – наиболее приемлем и должен считаться ведущим и главным во всем комплексе работ.
Безусловно, на этой огромной территории окажутся «пустые» площади… Места же будущих нефтеносных районов нам сейчас неизвестны. Выявить их можно только бурением редкой сети глубоких скважин, равномерно охватывающих всю Западную Сибирь. Наши предложения базируются на следующих соображениях.
Известные нефтеносные районы обычно прослеживаются на протяжении многих сотен километров. Там значительная часть поднятий содержит газонефтяные залежи. Глубокие скважины, расположенные редкой сеткой, наверняка нащупают такие районы, если они есть, либо попадут в их контур, и тогда отметят повышенную битуминозность разреза. Вскрыв же обводненные, явно нефтеносные пласты, мы встретим воды, сильно насыщенные газами, и другие признаки.
Всего в Западной Сибири, включая Минусу и Кузбасс, намечается 32 глубоких скважины. Мы расположим их на семи профилях, отстоящих друг от друга на 200-350 км. Колебания вызваны тем, что намеченные точки условны. Окончательный выбор зависит не только от подъездов к ним, но (и это главное) от результатов геофизических исследований.
Их комплекс: сейсморазведку, электро- и гравиметрию, а также магниторазведку следует провести по всем семи профилям. Кроме того, нужно пустить геофизиков между профилями и отдельными скважинами. Геофизические исследования должны значительно опережать бурение. Иначе выбор точки вслепую, без всяких знаний строения недр, может привести к тому, что некоторая часть скважин не достигнет проектного горизонта из-за выбранной конструкции либо вскроет его на весьма незначительной против проекта глубине. И то, и другое нельзя признать нормальным.
Следует форсировать геологическую съемку Западной Сибири в масштабе одной миллионной и проложить дополнительные маршруты в слабо изученных областях (водораздел Оби и Енисея, особенно в северной части).
Увязка результатов геофизических исследований и геологической съемки даст ясное представление об общем строении Западной Сибири, что имеет решающее значение для правильной оценки её нефтегазоносности.
Методику ученых ВСЕГЕИ одобрили коллегия Мингео СССР, а потом и правительство. Теперь все зависели от того, как быстро и точно выполнят план опорного бурения геологи. Однако люди делают не то, что им говорят, а то, что они могут делать, писал Эмерсон, автор классических работ по управлению. А производственники, цитирую я книгу Юрия Эрвье «Сибирские горизонты», поняли ученых так: «Комитет по опорному бурению решил пробурить несколько скважин. Найдем что-нибудь – хорошо, не найдем – еще лучше: будут веские доказательства бесперспективности этого района. Можно облегченно вздохнуть и прекратить разведку».
– Ругали нас неимоверно, – рассказывал мне Ростовцев в своей ленинградской квартире. – Руководители треста, главка называли опорные скважины аферными и еще так, что произносить неприлично. Как только не чудили…
Чудачествами не кончалось. В архивах я то и дело натыкался на акты, докладные, сухие «молнии»: «К пуску не завезли приборы, материалы, оборудование. Не подготовили штат химлаборатории и частично – геолслужбы. Отбор проб газа (в точном смысле) не проводился. Выход керна не сплошной, а только 30-процентный. Дегазацию его также не делали». Ну и так далее. В итоге, например, в 1951 году Покурскую опорную законсервировали, не дойдя до нефтеносного горизонта 300 метров!
Легко понять досаду ученых: без полного комплекса исследований, кстати, в сравнении со стоимостью скважин копеечных, теряло смысл и само опорное бурение. Для чего нужен именно комплекс? Все месторождения углеводородов, читал я в «Деле № 20», оконтурены подземными водами. Диффузия газов в них идёт от большей концентрации (залежи) к меньшей до тех пор, пока давление в воде не становится таким же, как в залежи. Эти процессы подтверждаются многолетними исследованиями. Известно, что под водой газы проходят десятки, а то и сотни километров. Двигаясь от скважины к скважине и изучая количество газов, растворенных в воде, их состав и упругость, а потом, сопоставляя результаты, можно определить направление диффузионного потока и, держась его, словно нити Ариадны, добраться до залежи или очага нефтегазообразования».
Однако нить эта рвалась на глазах. Ученые бомбардировали геологов докладными, но их реакция обескураживала. В архивах я нашел беседу инспектора Госконтроля СССР с главным геологом тюменской экспедиции М.В. Шалавиным, в адрес которого Ростовцев адресовал не одну докладную. Вот фрагмент: «Почему руководители экспедиции не довели до буровых бригад инструкцию по опорному бурению?». Шалавин: «Я лично не знал, что она (инструкция) имеется, да кроме того это входит в компетенцию не мою, а технического отдела».
Вот как! Оказывается, комплекс научных исследований на скважине – совсем не дело главного геолога экспедиции…
После многочисленных бесед мне стала ясна аргументация сторон. Ученые прицелились изучать интереснейший объект площадью в 2,5 млн кв. км новейшими методами, известными к тому времени. Для этого требовались средства, инструментарий, если хотите – руки, все то, что имели подразделения Мингео.
А производственники не желали становиться орудием в руках ученых, тем более что видели: сами-то ученые разобщены и организационно, и идейно. Дальше геологи резонно замечали, что исследовать предстоит не мышку в лаборатории, а громадную территорию в условиях бездорожья и прочих сибирских прелестей. Ученые же приступали к этой махине с колбочками для анализа воды и газа. Несерьезно все это как-то…
– Ростовцев порой увлекался совершенно мелкими вещами, – посетовал в разговоре со мной Эрвье.
– В любом научном исследовании нет мелочей, – парировал Ростовцев.
Однако постановление правительства обязывало производственников выполнять план опорного бурения. Они зажали эмоции в кулак и взялись за работу. Но как? Вот что рассказывал мне Д.Ф. Уманцев, бывший начальник Тюменской геофизической экспедиции:
– Чем дальше, тем чаще слышали мы в тресте разговоры о том, что время идет, а региональные исследования ничего не дают. План критиковали открыто и утверждали, что, следуя ему, структуры не найдешь. Нас, геофизиков, с региональных исследований переключили на детальные, в основном к югу от широтного колена Оби. Мы теперь искали иголку в стогу сена: в погоне за структурами плели частую сетку профилей – 500 метров друг от друга. А следом геологи закладывали 10-15 скважин кряду на многих структурах. Туда и сейсмики вогнали раз в пять больше, чем обычно. После неудачи на первой структуре многие геологи усомнились: стоит ли так дырявить вторую? Ведь чтобы определить, пустая она или нет, хватит двух, ну от силы трех скважин. Но тех, кто сомневался, спрашивали: даешь голову на отсечение, что там ничего нет? Кто же её, голову- то, отдаст… Ах, не даешь? Тогда бури! И бурили…
В архиве я нашел доклад ученых, которые с тревогой писали: «В Западной Сибири к концу 1948 г. сосредоточено 28 роторных и 30 крелиусных станков… Учитывая организационные трудности, подготовленность структур и мнение части геологов, предпочитающих разведку выборочных районов региональным исследованиям, 22 роторных станка отправлены в Минусу, Кузбасс и Тюмень… Таким образом, в самом начале региональные исследования отодвигаются на второй план. С этим нельзя согласиться».
С чего же производственников, словно пчел на мед, тянуло решетить структуры, если это не предусматривал план опорного бурения? Не единожды порадовался я существованию архивов, но в тот раз они приоткрыли такое, что невольно приостановишь поток упреков в адрес геологов. Они еще не прицелились, с какого бока приступать к реализации идей ученых, как Мингео и Тюменское управление сверстали свои планы – глубокого разведочного и колонкового бурения. А их выполнение – это не только зарплата, но и солидные премиальные. Причем задания по метражу были такими, что, бросив все силы на план опорного бурения, выполнить их было невмоготу. Для этого пришлось бы гнать опорные на рысях, предав забвению все исследования, что геологи и делали. А задания по метражу к тому же росли: в 1952 г. они по роторному бурению увеличились к 1950-му на 78%, а по колонковому – на 86%.
Вот здесь и разошлись дороги ученых и производственников. Глубокие разведочные скважины следовало закладывать на структурах. Искать же их на территории, общие закономерности строения которой оставались загадкой, да еще оперативно готовить под глубокое бурение – это движение от одного неизвестного частного к другому не могло привести к успеху. Однако план не ждал, и из рассказа Уманцева известно, как поступали производственники. А чтобы не будоражить таких эмоциональных людей, как ученые, геологи нашли выход: «…ученые давали представление: бурить в таких-то местах столько-то скважин, – откровенничал в своей книжке Эрвье. – Мы поступали просто: в плане опорного бурения эти скважины оставляли, а в производственный план их не включали». Место опорных там было занято разведочными, более эффективно работающими на спущенный оперативный план, но не на стратегическую цель: с наименьшими затратами и в кратчайшие сроки найти нефть в Западной Сибири.
Наконец в 1953 г. случилось то, о чем предупреждали ученые. Миннефтепром, в ведение которого после очередной реорганизации передали поиски нефти, посчитал, во что обошлись «сухие» штурмы геологов, и постановил: нефти и газа за Уралом нет.
Окончание следует
