ОТКРЫТИЕ ВЕКА: КАК ЭТО БЫЛО?
К 70-ЛЕТИЮ ТЮМЕНСКОЙ ГЕОЛОГИИ
В середине 1970-х я прочитал книгу всем известного тюменского геолога Юрия Эрвье «Сибирские горизонты», в которой автор, руководитель Главтюменьгеологии, утверждал, будто углеводороды Западной Сибири открыты не благодаря, а вопреки прогнозам ученых. Более того, это событие мирового масштаба – всего лишь следствие счастливого стечения обстоятельств. Я тогда заподозрил, что за этой позицией кроется признак того, что и «Открытие века», как его назвали на Западе, не обошлось без удручающего для СССР конфликта века – между наукой и производством. Заинтригованный, я тогда же пустился в расследование, и вот что из этого вышло.
ТРЕТЬЯ АВАНТЮРА ГУБКИНА
День 21 июня 1931 года вошел в историю науки без парадного шума, однако это обстоятельство не засыпало память о нем архивной пылью. Возможно, и в этот июньский день кое-кто из участников чрезвычайной сессии АН СССР не исключал сюрпризов, но всё-таки выступление академика Ивана Михайловича Губкина вызвало шепотки в стане его недоброжелателей. Собственно, не так само выступление, как одна лишь фраза: «Необходимо искать нефть и на восточном склоне Урала…»
Подобную настойчивость Губкина оппоненты не поняли, потомучто для них не была секретом обстановка вокруг крупного ученого. Его только что назначили руководителем геологической службы страны, а годом ранее – и Совета Академии по изучению производительных сил (СОПСа). Эти посты в руках Губкина, его огромный научный авторитет вроде бы говорили о больших возможностях влиять на положение разных дел. Однако многие помнили, что в 1925 году он проиграл борьбу за немедленную и широкую разработку Курской магнитной аномалии (КМА). Временно – но проиграл, хотя его убедительными экономическими доводами поддерживали не только плеяда первоклассных ученых, но и сам Феликс Дзержинский, тогдашний председатель президиума ВСНХ.
Предполагать, что Губкин силен, но не всесилен, оппонентам помогал и другой факт: поиск нефти во «Втором Баку», в Урало-Поволжье, любимом детище Ивана Михайловича, шел туго. «Тогдашний председатель Геолкома СССР, – писал Губкин, – говорил: «Нефть на Урале… Это даже не утопия. Это очередная авантюра Губкина, как и его курское железо…».
В августе 1931 года начальство треста «Востокнефть» прекратило бурение разведочной скважины на Ишимбаевской площади в Башкирии, а буквально накануне запрета Губкин и выступил на сессии Академии наук. Поднявшись на трибуну, ученый уверенно заметил, что Западный Урал превратится в район большого промышленного значения, и спокойно продолжал: «Необходимо искать нефть и на восточном склоне Урала, предварительно разведав эти места геофизическими методами. Одним словом, будущее нашей нефтяной промышленности всецело зависит от разведочных работ, смелых, решительных, без боязни риска».
Проследим ход мыслей Губкина. Его оппоненты писали, что крупные затраты на бурение в новых районах – слишком большой риск, а он оправдан тогда, когда нефтяные тресты исчерпают все возможности по разведке старых фондов. Губкин, парируя, ставил в пример США, где, несмотря на дороговизну, идут широкие поиски, «потому что разрабатывавшиеся месторождения не отличались высокими запасами… По сравнению с американцами, российские нефтепромышленники могли быть уподоблены итальянским лаццарони (люмпенам), которым достаточно протянуть руку, чтобы найти пищу, выброшенную морем… Своеобразная диалектика разведочного дела заключается в том, что богатство старых районов необходимо влечет бедность новыми месторождениями, поскольку притупляет волю и стимулы к поискам…». То есть, применительно к нефти, народная мудрость «от добра добра не ищут» дает осечку. Потому Губкин и атаковал российских лаццарони.
Кроме того, Иван Михайлович учитывал еще несколько факторов. Во-первых, потребности Урало-Кузнецкой программы. Во- вторых, в 2-3 раза против ожиданий рос выпуск тракторов, а также автомобилей. На это влияли темпы коллективизации, и «никто не уверен, что они – последнее слово», – говорил Губкин. А ведь с момента открытия месторождения пройдет 7-8 лет, пока его разведают и подготовят к эксплуатации.
Однако самая большая трудность, отдавал себе отчет Губкин, в том, чтобы склонить ведомства и плановые органы к пониманию необходимости перевалить в поисках нефти через Урал. Насколько верен был момент, выбранный Губкиным для своего прогноза о сибирской нефти, подтверждают дальнейшие события. Ромашкинское месторождение, принесшее мировую славу «Второму Баку», заговорило только в 1948 году, а за время войны добыча нефти в стране упала на треть. «Геологи чувствовали бы себя иначе в годы войны, если бы имели представление о «золотой подкладке» Западно-Сибирской низменности», – писал первооткрыватель «Второго Баку» академик А.А. Трофимук, директор Института геологии и геофизики СО АН. Однако к сороковым годам широкий подход Губкина к стратегии отрасли успели предать забвению.
В 1933 году специальная конференция под председательством Губкина обсудила, как работать в Кузбассе и Минусе, первоочередность которых отстаивали профессор Томского индустриального института М.К. Коровин и ряд других видных геологов, а также в Западной Сибири. Однако территории выбирали случайно, а искали методом «дикой кошки» – по приметам ложным. У Губкина же все силы отнимало сражение за «Второе Баку». Да и замах был куцый. На всё про всё отпустили 1,3 млн руб. Первая глубокая скважина в Кузбассе обошлась много дороже!
Некоторые геологи объясняли никакие результаты поиска к востоку от Урала отсутствием направляющей идеи. Думаю, это не совсем верно. Да, было множество соображений о геологическом строении Западно- Сибирской низменности, в том числе – противоречивые. Но как можно забыть о великолепной на то время гипотезе Губкина, положенной им в основу своего прогноза? Суть вот в чем. Поскольку уголь и нефть по составу близкие родственники, размышлял Губкин, то угольная фация восточных склонов Урала, продолжаясь еще дальше на восток, вполне вероятно, переходит в морскую. И тогда юрские отложения могут оказаться нефтеносными. По сей день не подтвердился только переход угольной фации в морскую, а вот ориентация в первую очередь на мезозой оказалась верной.
Впрочем, теперь, когда известна эфир-геосолитонная концепция тюменского профессора Роберта Бембеля, фации и строение недр имеют второстепенное значение, и первоочередные ориентировки на эти вещи не нужны. Я не раз писал, что, по Бембелю, углеводороды рождают глубинные газы ядра Земли в геосолитонных трубках, и уже оттуда нефть растекается по пластам с хорошими коллекторскими свойствами в подземные резервуары. Вместо того чтобы с помощью поисковой технологии, созданной Бембелем, первой же скважиной точно попадать в трубки, а не сверлить девять пустых скважин из каждой десятки, геологи вместе с нефтяниками по сей день охотятся вот за этими охвостьями-резервуарами. И не желают воспринимать гениальное открытие Бембеля.
Правда, в начале 30-х годов Бембель еще не родился, но и тогда была известна теория Менделеева о глубинном происхождении нефти. Однако и её до сих пор ученые отвергают напрочь, веря в концепцию Губкина о том, что нефть образуется только из органических отложений и только в верхних слоях Земли. Но даже эта вера не помешала коллегам в 30-е годы проигнорировать мысль Губкина о мезозое на восточных склонах Урала. А ухватись за нее ученые и практики вовремя, она сработала бы!
Более того, Губкин высказался, как его идею реализовать. Надо пустить вдоль склонов Урала геофизику, которая в середине 30-х появилась на вооружении, а по её следам бурить сеть глубоких скважин. Вот вам вторая составляющая руководящей методики поиска. Они-то и положены в основу первого плана опорного бурения в Западной Сибири, утвержденного правительством, но – в 1947 году.
А довоенный период завершила самая крупная и в русский, и в советский период геофизическая экспедиция 1940-42 годов, снаряженная наркоматом топливной промышленности. Нужда заставила: индустрия республики требовала столько нефти, сколько отрасль не могла дать. Экспедиция, в которую входило до 12 партий из 70-ти, имеющихся тогда в стране, прочесала огромную по тем временам площадь – 500 тыс. кв. км. Но работали-то они на юге низменности, вдоль Транссиба. Наркомат исходил из того, что места эти обжитые, к тому же на одной из скважин Трансбурвода обнаружили кусочки арагонита, пропитанные нефтью, – образчик «дикой кошки». Правда, через несколько лет выяснилось, что арагонит привезли вместе с трубами из Дагестана. Тем не менее это «открытие» не афишировали…
Однако нет худа без добра. Впервые геофизики экспедиции убедились, что, имея на вооружении тогдашние методы и аппаратуру, можно отрабатывать поиск структур. Но поскольку в них не нашли ни капли нефти, для наркомата результаты были нулевыми, и он потерял интерес к научным материалам. А в них-то, подбросивших пылу-жару в степенную академическую дискуссию о строении недр Западной Сибири, и была основная ценность! Оказалось, что низменность сложена не только мезозоем, но и палеозоем. По Коровину выходило, что массив палеозоя, названный им «континент Тоболия», простирается от степей Казахстана до Полярного круга, а макушка его чуть ли не выпирает на белый свет в центре низменности.
Эти соображения Коровина и легли в первый план опорного бурения. Однако все семь глубоких скважин наметили бурить опять же в полосе Транссиба. Человек сильного темперамента, Михаил Калинкович без устали мотался по первым скважинам, не сомневаясь, что «Тоболия» существует. Я вычитал такой эпизод. Посетив Славгородскую опорную скважину на Алтае, Коровин в горкоме партии заявил, что они на пороге колоссального открытия: мол, Славгород буквально плавает по нефтяному морю! А наутро долото уперлось в скальные породы. Нефтяного моря не оказалось…
С каждой пробуренной опорной гипотеза Коровина давала все более глубокую трещину. Вот что говорил мне по этому поводу Николай Никитич Ростовцев, который в конце 40-х возглавлял экспедицию ленинградского Всесоюзного геологического института (ВСЕГЕИ) в Западной Сибири:
– Действительное строение низменности в то время не знал никто, и подходить к ней следовало, как к белому пятну. Значит, ведущим методом должны были стать региональные исследования, равномерное изучение всей территории, а не концентрация работ на отдельных участках, на чем настаивали отдельные геологи.
Тогда Ростовцева послушали, и научно-технический совет Мингео СССР принял концепцию экспедиции ВСЕГЕИ, которую он изложил.
Продолжение следует
Источник: Игорь ОГНЕВ, Тюменская правда
