Ушёл последний из могикан

5 января на 84-м году жизни не стало Евгения Алтунина. Соратник Виктора Муравленко и Юрия Эрвье навсегда останется в нашей памяти.

Именно Евгению Алтунину в 1966-м суждено было создать в Тюмени газовый главк, который он с честью возглавлял 12 лет. Под его руководством на службу Родине поставили крупнейшие в мире Медвежье и Уренгойское месторождения. Позднее в течение семи лет на посту секретаря Тюменского обкома КПСС Евгений Алтунин курировал развитие топливно-энергетического комплекса, а с 1985-го и до самой ликвидации Советского Союза стоял во главе межведомственной территориальной комиссии Госплана СССР. Да и в пореформенной России — до марта 2000-го — он занимался проблемами Западно-Сибирского экономического региона в тюменском представительстве Минэкономики РФ.

Мы неоднократно общались с Евгением Алтуниным. Разговаривать с этим удивительным человеком можно было часами. Сегодня мы предлагаем выдержки из наших интервью с настоящим государственником, последним из могикан.

Молодо — не значит зелено

— Евгений Никифорович, вы возглавили управление по добыче газа в Западной Сибири, когда вам исполнилось 35. Согласитесь, возраст для первого руководителя не самый солидный.

— После войны специалистов не хватало, и молодежь росла быстро. «Холодным летом» 1953-го я окончил нефтяной институт в Грозном, а уже 1 апреля 1954-го меня назначили начальником нефтяного промысла в Саратове. Когда чувствуешь перспективу, занимаешься порученным делом с особым удовольствием и полной отдачей. Все мы тогда считали себя людьми зрелыми… И когда в начале 1966-го Михаил Сидоренко, заместитель министра газовой промышленности СССР, предложил мне поехать в Тюмень главным инженером нового газодобывающего управления, согласился не раздумывая. Очень уж хотелось попробовать себя в настоящем деле. Короче, согласие газовикам дал, но в Миннефтепроме, где я тогда работал, ни в какую не отпускали. Пока тянулось согласование, Сидоренко предложил мне провести отпуск в Тюмени.

— И что тогда представляла из себя Тюмень?

— Впервые я приехал сюда в июне 1966-го, в Англии как раз шёл чемпионат мира по футболу. Недели три летали на Ли-2 с товарищами из Министерства газовой промышленности СССР, Ленгазпроекта, Донецкого и Саратовского проектных институтов в сопровождении секретаря Тюменского обкома КПСС Евгения Огороднова. Побывали в Среднем Приобье, Салехарде, Тарко-Сале, Тазовском. Незадолго до нашего визита на Заполярном месторождении геологи получили фонтан — 3 миллиона кубов газа в сутки! Поездка ещё больше укрепила мою решимость заняться новым делом. Понял, работа предстоит серьёзная — наскоком тюменский газ не возьмёшь.

— Долго пришлось ждать приказа о назначении?

— По возвращении из Тюмени меня ждала «увольнительная», которую подписал Сабит Оруджев, будущий министр газовой промышленности СССР, а тогда первый зам министра нефтяного. Прибываю с проектом приказа о назначении к газовому министру. Алексей Кортунов и говорит: «Главного инженера тюменцам нашли. А начальника нет. Так на кой тебе туда главным инженером ехать — опыта, что ли, не хватает? Поезжай в Тюмень начальником!» Вот так летом 1966-го я и приехал на место будущей работы, имея лишь бумагу о назначении главой не существующего Тюменьгазпрома. В Тюмени уже работала Главтюменьгеология, возглавляемая Эрвье. Муравленко занимался организацией Главтюменнефтегаза, а Барсуков — Главтюменнефтегазстроя. Вот и я начал создавать управление по добыче газа.

Дирижабли вместо газопроводов

— Молодого начальника проблемами нагрузили?

— Выше крыши. Снял под контору несколько комнат в гостинице «Заря», начал подбирать людей из Саратова, Краснодара, Ставрополя, Украины. Борис Щербина, первый секретарь Тюменского обкома КПСС, переселил нас в двухэтажный деревянный «офис» облпотребсоюза, помог с жильём. Виктор Муравленко передал мне «Игримгаз», который находился в составе Главтюменнефтегаза. На Пунгинском месторождении пробурили уже с десяток скважин, строили газопровод до Серова. Когда пускали его, как всегда, торопились, опрессовали трубу на речных переходах вместе с водой. Вроде бы ничего страшного — газ выдавит. Но газ был жирный, и его предварительно охлаждали до минус 40-50 градусов, чтобы он без проблем, не выделяя гидраты, мог добраться до конечного потребителя. Этот охлаждённый газ загнали в трубу, а там — вода. Закупорили газопровод льдом на километр — неделю прогревали. Зато потом умнее стали.

— Учились всему с чистого листа?

— Брались за всё с ходу и сразу. В кооперации со смежниками вели разведку, строили промыслы с городами, тянули газопроводы. Везде — жёсткие сроки. А как тянуть газопроводы — неясно, стратегию только вырабатывали. На самом высоком уровне обсуждали десятки разнообразных вариантов переброски газа. Всерьёз разрабатывали вариант с дирижаблями, берущими на прицеп ёмкости с газом и транспортирующими их по воздуху. Предлагали проложить в зоне вечной мерзлоты подземный метротоннель — от Медвежьего до Ухты, а там подать газ по трубе. Заговорили и о газопроводах диаметром 1400-2000 миллиметров. Юрий Боксерман, заместитель министра газовой промышленности СССР, куратор новых технологий, настаивал на строительстве газопроводов с Медвежьего, а в перспективе — с Уренгоя, через Салехард и Обь вдоль железной дороги мимо Воркуты на Ухту. Оттуда система должна была разветвляться на Ленинград, Минск, Москву, Поволжье…

— В обход Урала?

— Да. Мы предложили южный вариант: систему газопроводов на Нижний Тагил, Пермь, Горький, Москву. Во-первых, уже имелся газопровод до Пунги. Мы вели его до Похромского месторождения, оставалось 500-600 километров до Медвежьего. Во-вторых, максимально избегали жёсткой мерзлоты. И в-третьих, на таком близком «плече» — до тысячи километров — выходили к серьёзному потребителю газа на Урале. В случае северного варианта самый ближний потребитель находился лишь в Череповце.

— Судя по всему, в Москве прислушались именно к вашей точке зрения…

— За южный вариант ратовал Борис Щербина. Окончательное решение приняли зимой 1969-го на совещании в Надыме. Ситуацию в нашу пользу переломил Алексей Косыгин, председатель Совета министров СССР. Там же рассматривали вопросы освоения Медвежьего, к обустройству которого мы только подступались.

Как рождаются главки

— Многого удалось достичь Тюменьгазпрому?

— Немало. С нуля проектировали обустройство крупнейших месторождений. Необходимо было подать электроэнергию, подвести дороги. Большую часть оборудования приходилось завозить авиацией. Под Салехардом построили ледовый аэродром, способный принимать «Антеи». По сути, Ан-22 и разрабатывался по спецзаказу тюменских геологов и промысловиков. Подумывали о железной дороге от Лабытнанг через Обь до Надыма, но духу реализовать задуманное не хватило. Моргнуть не успели, как в 1972-м, вскоре после пуска Медвежьего, Тюмень стала главным газодобывающим центром Союза. Набирал силу и авторитет Тюменьгазпром. В декабре 1972-го его преобразовали в главк —Главвостокгаздобычу. Борису Щербине дюже не понравилось, как нас назвали.

— А вам понравилось?

— Да мне один чёрт: работы со сменой вывески никто не прибавил и не убавил. Отвечал за территорию от Урала до Сахалина. Но благодаря настойчивости Щербины Главвосток просуществовал недолго. Через полгода его переименовали в Главтюменьгазпром. Обоснование: вся добыча сосредоточена на Тюменском Севере. Мы как раз начинали осваивать Уренгой. В 1974-м направили туда из Надыма санно-тракторный поезд, высадили десант буровиков. А уже в 1978-м пустили на Уренгое первую установку комплексной подготовки газа. В этом же году за вывод на проектную мощность Медвежьего месторождения получили Государственную премию СССР.

Нефтяники в фаворе

— Несмотря на все ваши достижения, страна говорила больше о тюменской нефти…

— Нефтяники были в фаворе. Страна нуждалась в чёрном золоте! Это стратегическое сырье неплохо продавалось на мировом рынке. А газ тогда никто особо в расчёт не принимал. Именно Россия создала мировой рынок газа, когда пришла с газопроводами в Европу… Зато сегодня в балансе топливной энергетики России газ занимает свыше 50%. Нынешний перекос ничем не оправдан. По-разумному в балансе страны нефть и газ должны занимать процентов по 30 — не более, а 40% должно приходиться на долю угля.

— Но уголь — более грязное топливо.

— А лучше будет, когда запоём Лазаря, что нечем топить? Во всём мире электростанции работают на угле — и ничего страшного. Конечно, надо сокращать выбросы в атмосферу, вопрос этот при желании решаем. Понятно, с газом проще: включил горелку — тепло, светло и мухи не кусают. Но запасы газа небеспредельны! Сжигая его в топках, мы лишаем наших потомков будущего. Газ — прежде всего химическое сырье, он должен идти на переработку. Ещё Менделеев говорил: топить нефтью — всё равно что топить ассигнациями. А газ по своему составу немногим уступает нефти. К тому же запасов угля у нас — на 400 лет вперёд.

Через ЦК КПСС не перепрыгнешь

— Что заставило вас оставить пост начальника Главтюменьгазпрома? Ведь из газовой промышленности просто так не уходят.

— Ещё как уходят! Особенно если тебя приглашают на работу в партию. Кстати, Черномырдин и Вяхирев, прежде чем встать у руля большого Газпрома, прошли не только школу Оренбурггазпрома, а затем Главтюменьгазпрома. Они поработали инструкторами отдела тяжелой промышленности ЦК КПСС. В обком два раза тоже не приглашали. Тем более что все назначения по партийной или хозяйственной линии шли через Центральный Комитет. Там был большущий отдел кадров, который отслеживал путь каждого человека — от пелёнок и до верха. Сейчас такой службы в стране нет, и в этом наша беда. Кадры надо готовить и лелеять. Кадры — основа экономики любой страны.

— В Тюменском обкоме вы больше занимались нефтью или газом?

— Я занимался всем топливно-энергетическим комплексом Западной Сибири: нефтью, газом, строительством, энергетикой, транспортом, утилизацией попутного нефтяного газа, переработкой. У меня сложились хорошие контакты с членами правительства. Я до этого практически каждый год встречался с Косыгиным. Поддерживал отношения с Щербиной, когда он стал зампредом Совмина. Прежние связи помогали. Что же касается Тюмени, то она занималась исключительно нефтью и газом. В конце 1970-х обком вынужден был даже отказаться от возведения в Тюмени серьёзнейшего авиационного завода по выпуску первых российских аэробусов Ил-86, производство которых затем разместили в Воронеже. Но иначе мы не могли: большая часть наших строительных подразделений «ушла» бы на этот завод.

— Секретарствовать в обкоме легче, чем тащить лямку начальника главка?

— Не сказал бы. Тогда был самый разворот событий. Поднимались газоперерабатывающие заводы, Тобольский НХК. Железная дорога от Сургута пошла на Нижневартовск и Уренгой. Возводились северные города. Приходилось оперативно решать то и дело возникающие проблемы. Постоянно что-то мешало строителям сургутских ГРЭС: то город, то Обь, то речники, срывавшие поставки тяжёлых грузов. У речников хватало своих проблем. При освоении месторождений, как водится, ещё вчера нужна была электроэнергия, а у энергетиков требуемая ЛЭП записана в плане следующей пятилетки. Приходилось экстренно перетасовывать планы. Другой пример: прокладывали газопровод Уренгой — Челябинск, вокруг сплошные болота и леса. Надо подготовить просеки под будущую трассу, сделать лежневки для трубовозов, другой тяжелой техники. Черномырдин идёт в Тюменьлеспром, там ему от ворот поворот, тот — в обком. Приглашаю в свой кабинет Минина, начальника лесного объединения, сообща думаем, как построить газопровод. Одновременно в Москве пробиваем именное постановление союзного правительства. Иначе в те времена лес, пусть даже посреди болот, под строительство не отчуждался. В обкоме на мне замыкались все хозяйственные дела региона, много летал по Северу. Это были без преувеличения героические времена, хотя их почему-то и окрестили периодом застоя.

— Черномырдин с Вяхиревым основателя главка не забывали?

— Нет, конечно. Встречались и в бане, и на охоте, уток стреляли, водку пили.

— Своих преемников часто на ковер в обком вызывали?

— Не особенно часто. Черномырдин и Вяхирев в общей сложности немногим более трёх лет проработали начальниками нашего главка. К тому же газовая отрасль была тогда на подъёме.

— Нефтяники работали хуже?

— Обком партии не вникал в каждый шаг хозяйственника. Ведь тогдашние главки — крупнейшие организации, которые самостоятельно решали большинство вопросов. И подпорки им ставить было незачем. Обком своей главной целью считал обеспечение роста производства. В нефтяной промышленности я видел возможности такого роста, поэтому и требовал с руководителей нефтяного главка наращивать темпы. Не вижу никакой ошибки, что настоял тогда на выводе Самотлора на пик годовой добычи в 150 миллионов тонн нефти, а не 120 миллионов, как предлагали отдельные товарищи. Мы растянули бы срок выработки месторождения, соответственно увеличили бы и срок окупаемости вложенных государством средств. Это чистейшая экономика. В советское время считали каждый рубль.

Коалиция против Москвы?

— Если бы вы были помоложе лет на 20-30 и оказались во главе большого Газпрома, то как бы себя повели?

— Такую должность я к себе не примерял. Хотя Сабит Оруджев не раз предлагал мне перейти с поста секретаря обкома на должность заместителя министра газовой промышленности СССР. Отказался. Тем не менее всегда готов был там работать. Ведь в подчинении у главка было 90% газовой промышленности России. Примериваться надо было только к хождению по кремлёвским и прочим кабинетам. Черномырдин и Вяхирев с этим прекрасно справились. И то, что они не дали развалить газовую отрасль, это уже большое дело.

— Вам не обидно, что Газпром, свыше 90% газа добывающий в Тюменской области, сидит в Москве?

— В начале 1990-х, когда началось реформирование, я писал две записки в правительство. Расчёты были такие: поскольку практически вся добыча нефти и газа сосредоточена в Тюменской области и перспектива развития этих отраслей тоже связана с нашим регионом, то зачем нужны министерства — нефтяной, газовой промышленности и нефтегазового строительства — в Москве? Рациональнее перевести их в Тюмень, под готовые структуры существовавших главков. На их основе могли быть созданы мощные корпорации. Но в столице слишком опасались, как бы в Тюмени не сформировалась коалиция против Москвы.

— Тем не менее Газпром, пусть даже и в Москве, но сохранил своё могущество. Почему же нефтяникам не удалось сохранить своё единство? Много было охотников до нефти?

— Охотников было предостаточно. Кроме того, против выступили все генеральные директора объединений. Мы собирали их тогда в обкоме, но они доказывали нам, что из Тюмени руководить далеко: хотим быть самостоятельными! Тогда время было такое: даже детские сады ратовали за самостоятельность. И то, что нефтяные и газовые компании были прибраны к рукам предприимчивыми ребятами, причём не всегда честным путем, — всё это во вред государству. Топливно-энергетический комплекс — жизнь государства, его стратегия. Я бы с такой легкостью не отдал нефть и газ на откуп частным предпринимателям. Как не отдал бы им контроль над авиацией, связью, электроэнергетикой, железными дорогами, морским транспортом. Разбазаривая наши возможности, мы подрываем экономическую и политическую мощь государства.

Фото ИТАР-ТАСС/Сапожков Иван
Андрей Фатеев. Тюменские известия №1 от 10 января 2013 года