Что мешает российскому ТЭКу стать двигателем экономики

Сегодня российский нефтегазовый сектор – дойная корова, за счет которой субсидируются другие отрасли экономики. Но он может стать и драйвером – стимулировать рост в других сферах, снижая при этом негативные последствия западных санкций. Что для этого следует предпринять, рассуждает Григорий Выгон, директор Энергетического центра бизнес-школы «Сколково»
Минэнерго России готовит новую версию Энергетической стратегии на период до 2035 года. От того, как будут расставлены в ней приоритеты, зависит не только конкурентоспособность отрасли, но и перспективы развития других секторов экономики и уровень благосостояния в стране. Санкции, с которыми мы сегодня столкнулись, позволяют нащупать нужные решения.
Один из ключевых вопросов, на которые предстоит ответить, – это роль ТЭК в экономике. В частности, должен ли топливно-энергетический комплекс быть ее донором или драйвером? Здесь стоит посмотреть на модели развития других стран. В США нефтегазовый сектор играет незначительную роль с точки зрения бюджетных поступлений, экспорта и ВВП, но в общем объеме инвестиций доля сектора составляет уже около 15%, т.е. он существенно влияет на развитие смежных отраслей. В Саудовской Аравии, напротив, доля нефтяной промышленности в ВВП превышает 50%, а доходы бюджета от ТЭКа – 90%. По сути, остальная часть экономики просто обслуживает нефтяную отрасль.
Теперь взглянем на Россию и Норвегию, показатели которых достаточно близки: в России доля нефтегазового сектора в ВВП – 21% (у норвежцев – 24%), в капитальных вложениях – 24% (у норвежцев – 29%), в консолидированном бюджете – свыше 30%. В обоих случаях нефтегазовая отрасль важна как для экономики в целом, так и для бюджета.
К какой модели стоит стремиться России – к саудовской, норвежской или североамериканской, а может, просто ничего не менять? Для этого стоит понять различия между двумя принципиально разными моделями работы ТЭКа. Сектор играет роль донора, когда на него приходится высокий уровень налоговой нагрузки, когда бюджет значительно зависит от нефтегазовых доходов, а также, в ряде случаев, когда потребителей субсидируют низкими ценами на энергоносители. Драйвером ТЭК является, когда производство и потребление энергоресурсов опирается на новые технологии, высок уровень инвестиционной активности и уровень локализации технологий.
В этой системе координат Россия (а также Китай) займет промежуточное положение между Саудовской Аравией и Северной Америкой. В североамериканской модели (США и Канада) высокий уровень ВВП на душу населения достигается не за счет нефтегазового сектора, а за счет диверсификации экономики. В Саудовской Аравии, напротив, достаточно высокий уровень жизни достигается главным образом за счет добычи углеводородов. Похожая ситуация и в Норвегии, где нефтегазовый сектор является, впрочем, как донором, так и драйвером экономики. Но России даже при полном вовлечении ресурсов не достичь норвежского уровня добычи углеводородов на душу населения: в России проживают 142 млн человек по сравнению с 5 млн в Норвегии. Таким образом, если цель – повышение уровня жизни, нужно, чтобы ТЭК помогал развитию диверсифицированной экономики.

Между двумя «Д»
В какой степени российский нефтегазовый сектор – донор, а в какой – драйвер? Из примерно 20 трлн руб. его годовой выручки около 8 трлн уходит на налоги и пошлины и, по нашим оценкам, порядка 4 трлн руб. – на субсидирование внутреннего рынка за счет регулируемых низких цен на газ и наличия таможенных пошлин на нефтепродукты (в результате чего внутренние цены ниже мировых). Таким образом, донорство нефтегазового сектора можно условно оценить в 60% от его выручки.
Оставшиеся 40% – это потенциал для превращения сектора в драйвер экономики. Часть его расходов, в том числе операционные затраты и капитальные вложения, уже играют такую роль: они напрямую конвертируются в доходы смежных отраслей и населения, стимулируя их рост и потребительский спрос. Однако не полностью – капитальные вложения могут осуществляться за рубежом, услуги могут оказываться иностранными компаниями. По нашим оценкам, сегодня уровень локализации в российском нефтегазовом секторе – порядка 80% (доля оборудования и услуг зарубежных компаний – около 20%). В результате средства, которые напрямую идут в смежные отрасли экономики, составляют около четверти выручки. Это можно считать оценкой эффекта драйвера от деятельности нефтегазового комплекса.
Налоги на донорство
Налоговый режим в области ТЭКа в России постоянно корректируется, и в целом эти изменения можно оценить позитивно. В прошлом году были введены льготы по НДПИ для трудноизвлекаемых запасов (ТрИЗ). В частности, для пластов баженовской свиты в Западной Сибири ставка НДПИ была обнулена. Это позволило существенно увеличить объем экономически эффективных запасов, а в случае успеха разрабатываемых технологий эффект может кратно вырасти. Но при отнесении запасов к трудноизвлекаемым высок элемент субъективизма. Кроме того, размер льготы фиксирован для каждой категории запасов, а каждое месторождение уникально: кому-то предоставляемых льгот может оказаться недостаточно, а для кого-то они будут излишни.
Более оптимальным инструментом был бы переход на налогообложение на основе финансового результата: чем больше прибыль – тем больше налог, и не требуется контролировать множество параметров, от которых зависят льготы. Это позволяет, с одной стороны, учитывать негативные изменения конъюнктуры, с другой – изымать большую ренту при высоких ценах на нефть, сохраняя инвестиционную привлекательность проектов, и поощрять нефтяников к более эффективному использованию ресурсов. Несколько миллиардов тонн нерентабельных сегодня запасов могут стать нашим дополнительным активом. И при правильно отстроенной системе такого налогообложения можно будет в значительной степени отказаться от оборотных налогов, которые постоянно приходится дифференцировать. Увеличение инвестиционной активности при такой системе даст значительный экономический эффект для смежных областей.
Дешевый газ – тормоз экономики
Еще один компонент донорства – это заниженные цены на энергоносители. В России цены на газ и нефтепродукты примерно такие же, как в США, хотя причины этого совершенно различные. В России цены на газ регулируются, в США они свободные, но ограничивается экспорт. Переизбыток предложения в результате «сланцевой революции» привел к снижению цен на газ, что дало толчок к развитию отраслей, использующих газ в качестве сырья. Но при этом до 2009 года цены на газ в США росли, что подталкивало его потребителей к модернизации.
В России цены на газ медленно ползут вверх, никакой активной модернизации в производстве электроэнергии и тепла не происходит, и внятного представления о том, что с ними будет, нет. И если в большинстве стран цены на газ для населения значительно выше цен для энергетики и промышленности за счет более высоких расходов в газораспределении, то у нас все наоборот. При этом цены на электроэнергию в России выше, чем в США, что объясняется высокой долей затрат на передачу электроэнергии и платой за подключение. Получается, несмотря на донорство газовой отрасли, конкурентоспособность российской экономики ниже, чем в США. В результате искусственно низких цен на газ не ведется активная модернизация газопотребляющих отраслей, ограничена межтопливная конкуренция. Все это дает негативный долгосрочный эффект для экономики.
Цены на моторные топлива в России и США примерно одинаковы, хотя у нас действуют значительные экспортные пошлины. Это связано со значительными косвенными налогами (НДС и акцизы) и недостаточно высоким уровнем конкуренции. Относительно дешевый бензин препятствует массовому переходу на дизельное топливо (дизельные двигатели внутреннего сгорания существенно эффективнее), который идет сейчас в Европе, где цены на моторное топливо в 1,5-2 раза выше, чем в России и США.
В чем Россия отстала от СССР
Чтобы российский нефтегазовый сектор постепенно превращался из донора в драйвер, необходимо снижать налоги и повышать объем инвестиций, а также помогать развитию отечественных поставщиков оборудования и услуг. Здесь есть ряд направлений, по которым мы отстаем от мировых лидеров.
Если взять структуру капитальных затрат при бурении нефтяных скважин на суше, свыше 80% обеспечивается сегодня отечественным оборудованием и сервисными компаниями. Гидроразрыв пласта проводится в основном с использованием зарубежного оборудования или подрядчиков, но и здесь ситуация отличается по компаниям и по активам. При переходе к разработке трудноизвлекаемых запасов зависимость от иностранных поставщиков и подрядчиков существенно возрастает. Что касается шельфа, в первую очередь арктического, здесь возможности использования отечественного оборудования и услуг, к сожалению, ограничены. Мы толком не умеем ни строить платформы, ни бурить, особенно в арктических условиях. Сегодня, когда на Россию налагаются технологические санкции, ситуация усугубляется.
По большому счету, нужно сконцентрироваться на этих болевых точках и создавать собственные аналоги программного обеспечения, оборудования, необходимого для бурения горизонтальных скважин, проведения гидроразрыва пластов и так далее. СССР все это делал самостоятельно, а значит, это реально и сейчас – но при консолидированной позиции государства и нефтегазовых компаний.
В конечном счете, чтобы ТЭК превратился из дойной коровы для бюджета в драйвер экономического роста, нужно выполнить ряд условий. Начать нужно с выстраивания эффективной и стабильной налоговой системы. Необходимо также разрабатывать собственные технологии в добыче и переработке углеводородов, обеспечить высокий уровень локализации в производстве оборудования, судостроении, оказании сервисных услуг. В этом случае и мультипликативный эффект от работы ТЭКа будет максимальным, и сохранятся значительные вливания в бюджет.

Источник: Григорий Выгон, РБК –daily