«Затраты большие, а прибыль – так, в ресторан сходить»
Вопрос вовлечения в разработку трудноизвлекаемых запасов больше экономический, чем технологический
Как мы уже сообщали, в Тюмени прошёл пятый по счету международный инновационный форум «НефтьГазТЭК». Тема пленарного заседания: «Нефтегазовый комплекс: проблемы, инновационные пути их решения».
Модератором выступил генеральный директор Фонда национальной энергетической безопасности, первый проректор Финансового университета при Правительстве РФ Константин Симонов.
– Мы все прекрасно понимаем, что сейчас и отрасль, и экономика страны в целом оказались в довольно, скажем так, любопытной ситуации, и нужно понять, чего в ней больше – угроз или возможностей. Совпали два неблагоприятных фактора – практически остановившийся в России рост добычи нефти и санкции, – вбросил для обсуждения Симонов.
В Западной Сибири добыча падает, и это совершенно естественно, поскольку старые месторождения не способны постоянно давать прежние объемы и обеспечивать прежние дебиты. Возникает естественный вопрос: за счет чего будет компенсироваться падение, поскольку пятьдесят процентов доходной части федерального бюджета – это прямые налоговые и таможенные сборы с нефтегазовых компаний. Падение добычи – опасный сценарий:
– Все боятся падения цен на мировом рынке. Министерство финансов сделало кучу презентаций на тему, как ужасно жить в условиях падающих цен, но мы как-то мало озабочены тем, что вместо падения цен можем столкнуться с падением добычи, – продолжил Симонов. – И здесь подходим ко второй части истории – к санкциям. Санкции делятся на три основных момента: ограничение доступа к рынкам капитала, попытки ограничить доступ на рынки сбыта, то есть маркетинговые санкции, и ограничение доступа к технологиям.
На взгляд модератора, долговая нагрузка на нефтегазовые компании «не так катастрофична, как многие привыкли думать». Скажем, у «Газпрома» соотношение долга к EBITDA (прибыль до вычета процентов, налогов и амортизации) – 0,6. У других компаний – несколько больше. Нормальным считается показатель в пределах единицы. Особенно если учесть возможность получать кредиты по китайским контрактам. «Проблемы, конечно, имеются, но они некритичны».
Что касается маркетинговой политики, то да, попытки ограничить поставки российских энергоносителей на традиционный рынок Европы предпринимаются, но в течение ближайших лет это совершенно невозможно сделать, поскольку европейцам придется ограничивать себя. Тем более что 30 процентов нефти уже идет в восточном направлении (в Азию), а не в западном.
Возникает третий вопрос – технологий. Насколько мы способны самостоятельно генерировать технологические решения, необходимые для разработки трудноизвлекаемых запасов (ТРИЗов), – «очень большие надежды возлагаются на проекты в Тюменской области» (имеется в виду вся область).
Кстати, в этом плане есть интересный момент: сравнение шельфовых проектов и проектов, связанных с трудноизвлекаемыми запасами Западной Сибири. Ряд экспертов, напомнил Симонов, лоббировали агрессивный поход на шельф. «Нужно это или не нужно? Многие говорят, что под Западной Сибирью еще одна Западная Сибирь – на более серьезных глубинах. Инфраструктура готова, может быть, следует более энергично заняться этими проектами? Насколько мы можем это перезапустить – за счет собственных инноваций, образования, науки…».
– Китайский иероглиф, обозначающий кризис, – подытожил Константин Симонов, – обозначает с одной стороны действительно кризис, а с другой – новые возможности.
Последовала череда докладов. Заместитель генерального директора ФБУ «Государственная комиссия по запасам полезных ископаемых» Артур Растрогин сообщил, что 40 лет эксплуатации не могут нам позволить оставаться «на полке», как бы мы этого ни хотели, и снижение добычи (около 1,5% в год), которое мы сейчас наблюдаем, – оно очевидно и объективно. «Стоит совершенно очевидная и понятная задача – вовлечь в разработку те запасы, которые по каким-то причинам не введены». А это 53% месторождений. Цифра нефтезапасов – более 8 миллиардов тонн. Более 400 месторождений не дают то, ради чего они, собственно, были разведаны и в какой-то мере обустроены».
Понятно, что прежде всего речь идет о трудноизвлекаемых запасах. Но «страна, которая запустила спутник, запустила первого человека в космос, в состоянии справиться с возникшими вызовами».
– Если сравнить месторождения сланцевой нефти в Соединенных Штатах, – обратился к докладчику модератор, – структуры, те свиты, которые вы называли, то можем ли мы говорить, что эти структуры аналогичны? Можем ли мы брать опыт того же Баккена в Северной Дакоте и использовать его в Тюменской области, или же это разная история?
– Безусловно, опыт использовать надо, – отвечал Растрогин. – Потому что американцами накоплен огромный опыт именно по работе в сланцах. Но я не думаю, что это на сто процентов может пригодиться в наших, российских и западно-сибирских, реалиях. Прежде всего мы ведем речь о баженовской свите. Это не совсем однозначные условия, не совсем схожие – и с точки зрения геологии, и физики пласта как таковой. Технологии сами по себе понятные – этот набор определен. Нет совершенно ничего сверхъестественного, суперкосмического – это не ракетные технологии. Что касается остальных месторождений – ачимовская, абалакская, тюменская свиты – мы это уже реализуем вместе с европейскими и российскими компаниями.
– А когда вы введете новую классификацию запасов? – не отступал Симонов.
– Классификатор, – поправил его Растрогин. (Здесь, видимо, следует пояснить, что различие между классификацией и классификатором – принципиальное: классификации устаревают, классификатор, о создании которого буквально пару-тройку месяцев назад публично объявил шеф Артура Растрогина, Игорь Шпуров, подобное обстоятельство учитывает). – Первого января 2016 года. Это не просто ввод классификатора запасов – это целый комплекс мер, создание аттестованных лабораторий и т.д.
И весь этот комплекс мер выходит далеко за пределы «Роснедр» и Министерства природных ресурсов и экологии Российской Федерации.
Модератор предложил «перейти к кейсам» – посмотреть конкретные проекты.
Выступление генерального директора ООО «РН-Уватнефтегаз» Евгения Задорожного было «созвучно тематике, в которой сегодня находится вся наша страна». Единственно, что он «хотел бы добавить»:
– Нам сегодня, наверное, необходимо двигаться более динамично, чем мы двигались раньше. Время заставляет. По сути, у нас не так много этого времени – до 2016 года могут и не дожить какие-то части, которые менее укреплены и менее стойки.
Задорожный рассказывал об особенностях Уватского проекта, «где 61% запасов относится к трудноизвлекаемым».Развивая проект, компания выделила четыре фактора. В первую очередь это поступательное развитие: от большого – к малому, от известного – к неизвестному.
– Поступательное движение, – пояснил Задорожный, – это прежде всего геологоразведка. Мы вышли на уровень 15-20 поисково-разведочных скважин в год. И эти темпы планируем удерживать. В ближайшем пятилетнем плане заложено вовлечение в разработку более 20 миллионов тонн запасов.
– Второй фактор – укрупнение проектов в так называемые хабы: хаб – это группа месторождений, которая достаточно исследована и развита. Тем самым минимизируем риски, связанные с неподтверждением запасов. Подобный подход стал возможен, потому что на довольно значительной территории находилась всего одна компания. Если бы недропользователей было больше, возникли бы сложности.
Третий фактор, который мы бы хотели особо выделить и о котором всегда говорим, – это поддержка и сотрудничество с правительством Тюменской области.
Четвертый – кадры. Есть договор о сотрудничестве с Тюменским нефтегазовым университетом. Развита система внутреннего тренинга специалистов, потому что сложные запасы без развития людей стали бы невозможны.
Евгений Задорожный, целиком сосредоточившись на факторах, наглядно показывал, что проект успешный.
– А когда вы все-таки выйдете на магическую цифру добычи в 10 миллионов тонн? – поинтересовался модератор.
– В этом году.
– Задействованы ли нерезиденты в вашем проекте?
По словам Задорожного, задействованы. Компания в основном работает с фирмами Baker Hughes и DEUTAG – «они составляют основу в плане технологических подходов бурения».
– Ну, вот и «приплыли», – тихо заметил мой сосед, один из ведущих специалистов «Сургутнефтегаза». Компания известна тем, что делает ставку на свои силы.
– Без развития сотрудничества в этом направлении мы, естественно, не достигли бы тех результатов, – сказал Задорожный. – Один пример. Сейчас совместно с DEUTAG мы используем оборудование компании Halliburton и достигли наивысшей скорости бурения – 1600 метров в сутки. Подобные скорости позволят существенно сократить издержки.
Вопрос, что нерезиденты могут уйти, не обсуждался даже в кулуарах, поскольку «они локализованы».
Представитель «Газпром нефти» Юрий Филипович в своем выступлении сообщил, что по части проектов компания активно сотрудничает с Shell, и получилось так, что «мы независимо пришли примерно к одним и тем же выводам». «Вполне реально сегодняшнюю стоимость скважины – 1000-метровый горизонтальный ствол с десятью ГРП – сократить в 2 раза».
– Здесь представлены реальные проекты по ТРИЗам и по бажену, – подытожил Филипович. – Исходя даже из существующих налоговых преференций, что мы можем сказать? Затраты очень большие, а прибыль – так, в ресторан сходить. Причем любой из технологических параметров может смещаться в негативную сторону, и тогда мы вылетаем в зону убытков. И здесь следует продумывать моменты работы с подобными проектами. И это не только головная боль нефтяных компаний, это, в общем-то, головная боль всего нефтяного сообщества, включая государство.
Директор автономного учреждения Ханты-Мансийского округа-Югры «Научно-аналитический центр рационального недропользования им. В.И. Шпильмана» Александр Шпильман, сделавший один из ключевых докладов, сообщил, что из 471 месторождения, открытого в ХМАО на сегодняшний день, в разработке находятся 239 («огромный пласт неразрабатываемых месторождений, с большим количеством трудноизвлекаемых запасов»).
Шпильман «абсолютно согласился с предыдущими ораторами»: термин «трудноизвлекаемые запасы» все более становится не геологическим, не технологическим, а экономическим».
– Мы провели один достаточно простой расчет, – пояснил Шпильман, – взяли все месторождения и оценили их экономическую эффективность, обнулив НДПИ и экспортную пошлину. Докладываю вам: все месторождения ХМАО в таких условиях рентабельны. Значит, речь идет не только о том, что какие-то месторождения рентабельны, какие-то нет. Речь идет о совершенствовании и совершенстве налоговой системы России.
